Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков - [55]
Более решительно, чем совсем молоденькие девушки, на тайный брак соглашались взрослые молодые особы, для которых единственным способом обрести самостоятельность было «бежать из дома, так как иго было невыносимо», как вспоминала о себе О. С. Павлищева, урожденная Пушкина[792]. Не только церковное венчание могло стать содержанием тайного брака, но и такая часть свадебного обряда, как встреча новобрачных после венца, если их намерения были скрыты лишь от отца:
«Мать Пушкина, Надежда Осиповна, вручая мне икону и хлеб, сказала: „Remplacez moi, chère amie, avec cette image, que je vous confie pour bénir ma fille!“ (Замените меня, мой друг, вручаю вам образ, благословите им мою дочь! (фр.). – А. Б.). Я с любовью приняла это трогательное поручение и, расспросив о порядке обряда, отправилась вместе с Александром Сергеевичем в старой фамильной карете его родителей на квартиру Дельвига, которая была приготовлена для новобрачных»[793].
Осуществление хотя бы «осколка» нормативных обрядовых действий должно было легитимировать тайный брак в глазах родителей и родственников, хотя с формальной, канонической точки зрения для этого было достаточно только церковного таинства венчания. Это свидетельствует о том, что брак по-прежнему оставался социальной интеракцией в большей степени, нежели фактом духовной жизни, несмотря на то что душеспасительная мотивация приводилась как главный аргумент в пользу необходимости его заключения.
Таким образом, замужество, по крайней мере первое, исключало не только сексуальные, но и любые другие мотивы, определяемые самой девушкой. Вступление в брак для продолжения дворянского рода не учитывало между тем ни сексуальной привлекательности брачных партнеров друг для друга, ни готовности потенциальной невесты к сексуальным отношениям. При отсутствии ввиду усугубления социальных ограничений в дворянской среде, в отличие от крестьянской, ритуала перехода в «зрелый» возраст, в ней длительно сохранялась последовательность традиционной свадебной обрядности. Конструкция дворянского свадебного обряда XVIII – середины XIX века включала в себя следующие составляющие: сватовство, иногда с участием профессиональных брачных посредниц (свах), либо знакомство дворянской девушки с будущим мужем, его ухаживания и официальное предложение о вступлении в брак; помолвка; принятие родителями девушки (или лицами, замещавшими их) и девушкой (иногда вынужденно) решения о выходе замуж; согласие на брак родителей жениха посредством особых «застрахованных писем»; благословение брака родителями и родственниками невесты, в ряде родов – традиция благословения невесты дядей по материнской линии; провозглашение официальными женихом и невестой (публичное объявление о выходе дворянской девушки замуж); формальное введение жениха в круг родных невесты посредством особых рекомендательных писем; сговор («сговорные церемонии или веселия»): «подчивание», бал, «этикетный и торжественный ужин и питье за оным»; обручение; свадьба («свадебная церемония»): «проводы» невесты родными, ее «прощание» с ними, «выезд из отцовского дому» «в дом свекров»; церковное венчание; встреча новобрачных после венца; послесвадебные визиты к родным и знакомым. Эта конструкция относилась к браку по сговору как нормативной форме заключения брака, в отличие от альтернативного тайного брака (брака «увозом»), осуществление которого тем не менее иногда допускало сохранение отдельных элементов обряда. Однако брак «увозом» реализовывал по большей части форму романтических отношений, которые тоже могли быть овеяны асексуальным флером.
На протяжении XVIII – середины XIX века помолвка как часть свадебной обрядности редуцировала из отдельного самостоятельного акта в контексте «сговорных церемоний», смысл которого сводился к предварительной договоренности о сговоре, в обобщающее название процедуры достижения брачных договоренностей между представителями родов и всей совокупности досвадебных мероприятий. Помолвка, не увенчавшаяся заключением брака, истолковывалась вне зависимости от обстоятельств в терминах негативизации дворянской девушки, ее публичной репутации. Завуалированным объектом матримониальной сделки становилась «честь» девушки в гендерном значении. «Безславие», «безчестие», «обезславление девушки» в результате того, что она считалась невестой, но так и не вышла замуж, наносило удар по символическому престижу дворянского рода и воспринималось как «безславие всему семейству», следовательно, как оскорбление представителей мужской его части, вынуждавшее последних «отдавать жизнь за честь сестры и матери» и «кончать дело благородным образом». Межродовые мужские конфликты, предметом которых являлась «честь» девушки, урегулировались архаическим способом – исключительно в соответствии с дворянским этосом, даже если этическое их разрешение противоречило действовавшим законам. Дворянин, следовавший букве закона в «деле о чести ибесчестии» («подтверждается запрещение вызванному словами писмом или пересылкою выходить надраку или поединок»
