Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков - [112]
Современная исследовательница феминизма Ирина Юкина полагала, что сам по себе женский нигилизм выражался, прежде всего, «в эпатаже общества своим образом жизни и своим внешним видом»[1359]. Модным веянием среди представительниц их круга стали фиктивные браки (С. Ковалевская, А. М. Евреинова), которые давали возможность замужним дамам уехать за границу. Увлеченные произведениями Жорж Санд (в 1860‐е годы их называли «жоржзандистками»), драмами Ибсена, «новые женщины» защищали примат свободы в личной жизни. Их социальное поведение являлось формой девиации по отношению к традиционному жизненному сценарию, предписанному благовоспитанным девушкам. Помимо того что брак и материнство были для этих женщин категориями потусторонними, В. Розанов отметил другую любопытную деталь: он полагал, что их чаще притягивают представительницы своего пола[1360].
Отказ от материнства впервые стало практиковать молодое поколение 1860‐х (шестидесятницы). По мнению И. Юкиной, семья стала восприниматься молодежью «как препятствие к личной свободе»[1361]. И. С. Кон, характеризуя женщин XX века, отмечал появление тенденций, враждебных детоцентризму: «Социально-политическая эмансипация женщин и все более широкое их вовлечение в общественно-производственную деятельность делает их семейные роли, включая материнство, не столь всеобъемлющими…»[1362] Материнству шестидесятницы противопоставили получение научного образования, в том числе профессионального, социальную активность. Вопреки тому, что экспертное сообщество в лице врачей-мужчин упорно связывало отсутствие материнской любви, материнского инстинкта с врожденной преступностью и врожденной идиотией (Ч. Ломброзо, В. Тарновский), представительницы данной категории настойчиво претворяли в жизнь собственные сценарии. В их представлении мать – это, прежде всего, «самка», ограничившая возможность духовного роста и саморазвития. В этой связи современные исследователи констатируют высокую степень корреляции между уровнем образования, публичной активности женщины и числом деторождений в ее жизни (Б. М. Бим-Бад)[1363].
Концептуальное оформление идея «свободного материнства» получила на Западе. В 1870‐х годах в рамках феминистских организаций США возникло движение за «добровольное материнство» (voluntary motherhood), представительницы которого активно защищали примат женской свободы в сфере репродукции[1364]. В Западной Европе это движение приобрело теоретическое оформление. Известная шведская писательница начала XX века Эллен Кей считала воспроизводство и воспитание потомства святой обязанностью в жизни женщины, но в то же время она признавала право женщин на самостоятельное решение вопроса о количестве деторождений. Ее работы, в которых она обосновывала свободу материнства, имели широкую популярность в России; их переводили, обсуждали, цитировали[1365]. Сочинение Э. Кей «Век дитя» было опубликовано в начале XX века, а через несколько лет переиздано под названием «Век ребенка»[1366]. В 1905 году в России была переведена работа немки Руфи Брэ «Право на материнство»[1367]. Популярность среди российской интеллигенции имел труд немки Марии Инге, который дословно переводился как «Крик по ребенку» («Der Schrei nach dem Kinde»)[1368]. М. Инге называла материнство наивысшей ступенью женского развития, считая, что женское движение само по себе ведет к вырождению женщины, если оно не перейдет в движение материнское[1369]. По мнению Оды Ольберг, которое она озвучила в книге «Женщина и интеллектуализм», женщина будущего будет иметь не более двух-трех детей, что позволит ей с легкостью совмещать материнство и общественную деятельность[1370]. Немалый резонанс в российском обществе вызвала статья Ирины Дэ «Право на материнство», опубликованная в журнале «Русь» в 1904 году. Автор считала закономерным процессом сокращение числа детей в семьях во имя женской свободы и «сознательного материнства». Под влиянием этих идей даже бывшие ярые сторонники «истинного материнства» признавали, что от «патриархального плодородия» в конечном счете не выигрывает ни женщина, ни общество[1371].
Таким образом, получив законченную формулировку на Западе, идея «свободного материнства» получила распространение в России.
Для многих представительниц либерального феминизма начала XX века материнские роли также занимали второстепенное место. Эпоха модерна культивировала новый тип благородной женщины, который предполагал, по словам Н. Л. Пушкаревой, отказ от «традиционных женских радостей: детей, семьи, семейно-домашней повседневности»
