Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков - [111]

) «сексуальные и репродуктивные политики тела» относили к патриархальному обществу, в котором женщина играла роль сексуального объекта и «рожающей машины». В индустриальную эпоху «политики тела» приобрели скрытую форму. С развитием движения женской эмансипации власть всерьез обеспокоилась чрезмерной активностью женщин, в связи с этим новая идеология материнства стала особенно актуальной, так как она возвращала женщин в лоно семьи, ограничивая сферу их деятельности все тем же деторождением и воспитанием детей. «Идеальная мать», равно как и «идеальная женщина», не принадлежала себе, она должна была идеально выполнять многочисленные указания «экспертов», а если и иметь собственные взгляды на собственное репродуктивное поведение и воспитание детей, то исключительно в рамках экспертных предписанных правил, наставлений, рекомендаций. На женщину смотрели с позиции долженствования, все, что противоречило предписанным нормам, приобретало характер инвертированности в глазах современников. Незамужняя, бездетная женщина воспринималась как патология. Все сценарии для «истинной женщины» были сконструированы экспертами, воспевающими роль «сознательной матери». В конечном счете материнство вновь и вновь приобретало форму «принудительного института культуры»[1352] (А. Рич).

Конструкты идеального материнства отражали все же мужские представления об идеальной женщине и являлись решением мужской части властного и врачебного сообщества по улучшению демографической обстановки в стране. В связи с этим в среде российского сообщества появилась концепция материнства, которая впервые отражала интересы не просто матерей, но и женщин. Их апологетами были преимущественно эмансипированные особы. Речь идет об идее «свободного» материнства (voluntary motherhood[1353]) . Именно этот слабый голос российских феминисток конца XIX века представляет интерес для изучения с целью понимания трансформации представлений о гендерных ролях, женской идентичности.

Взгляды российских феминисток на проблему материнства нашли частичное отражение в работах по истории женского движения. При этом современные исследователи (И. И. Юкина, О. А. Хасбулатова, С. Г. Айвазова и др.[1354]) подчеркивают, что эта тема была второстепенной для отечественного феминистического дискурса, так как основное внимание было направлено на полемику вокруг политических прав и свобод женщин. Несмотря на второстепенность материнского дискурса в феминистском сообществе начала XX века все же можно выделить основные идеи зарождавшегося концепта «свободного материнства».

В начале XX века в среде эмансипированных женщин, а также в профессиональном сообществе акушеров и гинекологов стала утверждаться новая концепция материнства, в основе которой – свобода репродуктивного выбора. Идея «свободного материнства» была тесно связана с проблемами политических, социальных прав женщин и отражала новые веяния в половой морали населения. Традиционная идеология патриархальной семьи принуждала женщину осуществлять свою репродуктивную функцию, в то время как в условиях городского образа жизни, с разрушением патриархальной модели семьи, ростом разводов прокормить многочисленное потомство становилось все сложнее. Складывалась парадоксальная ситуация: женщины не хотели бесконечно рожать, мужчины не способны были обеспечить многочисленные семейства. Сложившаяся дилемма нашла разрешение в негласно утвердившемся принципе «свободного материнства». Так женщины (преимущественно горожанки) стремились преодолеть существовавший «двойной стандарт»[1355] (Б. Фридан) по отношению к репродуктивному поведению. Идеологически данная практика подкреплялась популярными среди образованных кругов концепциями мальтузианцев и неомальтузианцев, сторонники которых доказывали, что рост населения должен быть ограничен во имя всеобщего процветания. В то время как Т. Мальтус в качестве ограничителя деторождения рассматривал половое воздержание, его продолжатели активно защищали использование специальных средств контрацепции.

Американский исследователь Р. Стайтс полагал, что впервые идею репродуктивной свободы с «женским вопросом» в 1910‐е годы увязала Софья Абрамовна Заречная, писательница и журналистка, разделявшая феминистические взгляды[1356]. Однако еще в 1860‐е годы в пользу тягости обязательного деторождения высказывались представительницы первой волны русского феминизма. Предпосылками к оформлению идей «свободного материнства» в России стали высказанные мысли и выраженные в действиях практики шестидесятниц и нигилисток в первые десятилетия пореформенной России. Они явились противницами биологически предопределенных жизненных сценариев. Представительницы первой волны феминизма, шестидесятницы стали переосмысливать роль женщины в обществе, реальными действиями нарушая предписанное им поведение. Они совершали новые перформативные практики, состоящие в игнорировании всего нарочито женского (заключали фиктивные браки, носили нетипичную для женщин того времени одежду, позволяли себе свободные интимные отношения вне брака, минимизировали свой туалет, не пользовались драгоценностями и пышными яркими нарядами, отрицали нормы традиционной светской морали и пр.), тем самым ломая существовавшие гендерные стереотипы в обществе. В. В. Розанов, публиковавший многочисленные работы по проблеме пола, иронично описывал этот тип девушек: «…Ходит на курсы, на митинги, спорит, ругается, читает, переводит, компилирует. „Синий чулок“ с примесью политики, или политик с претензией на начитанность… И мужа ей совсем не нужно, она скучает с ним, убегая неудержимо в „общественные дела“, в разные организации»