Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков - [109]

Экспертные системы, среди которых врачебный дискурс занял ведущее место, в какой-то степени оправдывали и обосновывали наметившуюся тенденцию сокращения деторождений. На страницах медицинской литературы содержались рекомендации врачей замужним женщинам делать перерывы между беременностями. Авторы доказывали, что частые роды с минимальными промежутками между ними истощают женский организм, уродуют красоту женского тела. «Каждые роды отнимают часть красоты; чем чаще и с меньшими промежутками следуют одни роды за другими, чем труднее они протекают и чем более усложняются болезненными процессами, тем больший ущерб терпят вид и формы женского тела», – отмечали авторы переводного издания начала XX века[1328].

В просвещенной части общества имела распространение популярная в Европе идея «социального неомальтузианства», согласно которой контроль над рождаемостью является важным условием благосостояния общества. Она в той или иной мере выступала идеологическим обоснованием целесообразности сокращения деторождений. Так, известный столичный врач, доктор медицины Карл Иванович Дрекслер в своей книге, посвященной вопросам контрацепции, значительное место уделил рассуждениям о неомальтузианстве. В отличие от Мальтуса, который защищал половое воздержание, неомальтузианцы предлагали ограничить деторождение с помощью специальных средств контрацепции[1329].

Брачная плодовитость, зависящая от реальной плодовитости женщины, полового и репродуктивного поведения супругов[1330], стала снижаться во второй половине XIX века. Историк, демограф А. Г. Рашин, исследуя показатели рождаемости по переписям населения в Российской империи, установил, что практически во всех западных и столичных губерниях России с 1861 по 1913 год происходило уменьшение показателей рождаемости (табл. 1).

Следует отметить, что в России этот процесс был менее выраженным, чем в странах Западной Европы[1331]. По данным П. И. Куркина, с 1860 по 1913 год в среднем в России показатели рождений уменьшились на 12%, в то время как во Франции, Англии, Швеции на 28–29%.

Тенденция сокращения рождаемости была особенно выраженной в дворянских семьях, семьях чиновников, горожан. Согласно статистическим данным конца XIX века, в дворянских семьях наблюдалось сокращение рождаемости в два, а то и в три раза по сравнению с серединой XIX века[1332]. Столетие назад наличие десяти родов считалось обычным явлением, были зафиксированы случаи двадцати двух беременностей дворянок[1333]. Согласно данным, приводимым Б. Н. Мироновым, в 1830–1850‐е годы на один дворянский брак в среднем приходилось шесть рождений[1334]. В пореформенной России провинциальные дворянки имели по три-пять детей, что существенно ниже естественной репродуктивной способности женщин. Столичный врач В. Н. Бензенгр, занимаясь медицинской статистикой, указывал на то, что в среднем на одну дворянку приходилось четыре деторождения[1335]. По данным дореволюционного врача Д. Н. Жбанкова, плодовитость женщины из семей сельского духовенства составляла 9,8 ребенка на одну женщину[1336].

Таблица 1. Рождаемость населения пятидесяти губерний Европейской России за 1861–1865 и 1911–1913 годы

Источник: Рашин А. Г. Население России за 100 лет (1813–1913). М.: Государственное статистическое издательство, 1956. С. 169–170 (352)

М. В. Курман, исследовавшая население Харькова, указывала, что с 1860 по 1913 год коэффициент рождаемости понизился с 48,9 до 29,8%[1337]. Современный социальный историк Б. Н. Миронов считал, что крестьянская женщина могла родить десять-одиннадцать детей за весь фертильный период[1338]. Можно предполагать, что естественная плодовитость дворянок, находившихся в более выгодных социально-экономических условиях, имевших возможность окружить своих детей кормилицами и няньками, могла бы быть выше. Однако количество детей в дворянских семьях в среднем по России уменьшилось на 30%, что значительно опережало сокращение деторождений в других сословиях[1339]. Очевидно, что индивидуализация сознания интеллигентных женщин, стремление к самореализации, а также доступность средств контрацепции оказывали решающее влияние на их репродуктивные сценарии.

Концепт «свободного материнства» в феминистском и медицинском дискурсах

Современная европейская исследовательница Элизабет Бадинтер в своей работе, посвященной истории материнской любви с XVII по XX век в Западной Европе, пришла к выводу о социально-конструктивистской природе материнства, опровергая теорию, согласно которой материнские чувства (равно как и различные девиации материнского чувства) – обусловлены исключительно биологическими факторами. Об общественном детерминизме женских и материнских ролей в обществе писали зарубежные исследователи А. Рич в книге «Рожденная женщиной», Н. Чодороу в работе «Воспроизведение материнства»[1340]. Они были убеждены, что социальные роли женщины не столько биологически обусловлены, сколько конструируются общественными запросами и представлениями о сущности «женского» и идеалов женственности в ту или иную эпоху. Н. Чодороу отмечала, что в эпоху зарождения капитализма в буржуазной среде возникла идеология «добродетельной матери», согласно которой основной обязанностью женщины в семье стала забота о детях и муже. По мнению Чодороу, «эта забота не исчерпывалась их обслуживанием, физическим трудом, она сосредотачивалась на эмоциональных отношениях и личном участии, причем и с детьми, и с мужчиной она была по содержанию материнской»