Смерть смотрит из сада - [23]

— Как, по-вашему, он принял новость?

— Обрадовался, глядел необычайно растроганно — старик был строгий, властный. Наверное, для него это не было новостью. «К этому все шло», понимаете?

— Вы сидели рядом с ним?

— На другом конце стола. Он пробормотал, проходя мимо.

— Куда?

— В дом. — Николай Алексеевич подумал. — Правильно, за трубкой, вместе с той огромной дамой.

— Разве Софья Юрьевна курит трубку?

— Она тут ни при чем. После счастливого тоста народ расслабился, словно миновал кульминацию в центральной сцене… а какая нас ждала развязка! Филипп, из пижонства, начал трубку курить, хозяин решил похвастаться какой-то необычной, восемнадцатого века, из вишневого корня… — Николай Алексеевич грустно усмехнулся. — Не подозревал, что такие подробности во мне застряли.

— Может быть, они очень важны. Вспоминайте.

Учитель стрельнул цепкими своими глазами в загадочного гостя.

— Вы ведь тоже ее хоронили. Полина упоминала, что была дружна со своим соседом.

— В детстве, в одном классе учились.

— А потом?

— Приятельские отношения, довольно далекие, она замкнулась в одиночестве.

— На день рождения Саши вас не пригласили?

— На этих ежегодных праздниках я обычно присутствовал. Полина пришла ко мне напомнить, уже нарядная, в жемчугах этих роковых. Я еще пошутил… промыслительно, как выяснилось: «Ты прямо невеста». Она нервно рассмеялась, вообще была как на иголках. Мы договорились, что я чуть припоздаю, я ждал женщину.

— Женщину?

— Молод был, влюблен. Она не приехала. И я явился уже к развязке. Итак, вы расслабились.

Учитель заметил задумчиво:

— Общеупотребительный нынче глагол — некая комфортность состояния. А в Библии подразумевает болезнь, паралич, безумие, одержимость. Христос исцелял «расслабленных»… О чем я? Да, сразу после своего тоста Полина ушла в сад к детям.

— Вы пошли за нею, — уверенно предположил Иван Павлович.

— Вы видели?

— Нет, по накалу чувств угадал.

— Да, на лужайку за домом, но она прогнала меня: «Погоди, дай мне успокоиться, я тебя позову». Вернулся, тут разговор о трубках. Академик с дамой удалились в дом, пришли вскоре, и Кривошеин отправился за водой на колодец. Кажется, так.

— Выходит, только Филипп Петрович, единственный из вас, не покидал веранду.

— Так детально эту сцену мне не восстановить, я слишком взволнован.

— А та незнакомая пара… или вас знакомили?

— Вроде да… муж с женой. Имен, конечно, не запомнил.

Такие незаметные люди, никак за полчаса не проявились. Женщина, кажется, красивая блондинка. — Николай Алексеевич помолчал. — Все эти перемещения, движения чувств, пустяковые слова и жесты свершались под жутковатый рефрен детской считалочки. Кривошеин, громоздкий, весь в крови, приволок Сашу на веранду, как щенка на поводке, ребенок зарыдал и закричал: «Я нечаянно, я не хотел! Я люблю маму!» Великан произнес очень тихо и сдержанно: «Александр Андреевич, вам необходимо пройти к колодцу». Старик вскочил и исчез, мы застыли, тут — крик!.. Она лежала в траве, в кустах, острие косы врезалось в горло, кругом кровь. Никто не виноват, Иван Павлович, это судьба, рок.

— Рок избирает исполнителей.

— Нечаянно, случайно — недаром он «слепой».

— Может быть, но… Сегодня ночью в кабинете на старой Библии Вышеславского найден безымянный палец мертвой.

— Я вас не понимаю! — Серый взор сгустился, потемнел. — Палец… Полины?

— Судите сами: розовый маникюр, серебряный перстень с жемчужиной.

— Это садизм.

— Да уж, маркиз де Сад возликовал в своем саду… тьфу!.. аду. Описание сходится?

— О Господи! Я поцеловал ей руку на лужайке. А на похоронах, прощаясь?.. Не помню, как в тумане был.

— Да любой бы из нас заметил, — сказал Иван Павлович.

— Но руки были под покровом, под цветами.

— Позвольте! Как же на допросах не всплыл такой ужасающий факт?

— Вероятно, изуродована была уже мертвая.

— А почему преступник тогда же не похитил остальные драгоценности? Отец был вне себя, все двери настежь… Кто ж там прошелся бесовской походочкой!

— Вы приезжали в Вечеру еще до похорон?

— Да, за день. Гроб стоял в гостиной. Старик даже не слышал, как я появился… обезумевший, растерзанный, в халате. Да вы сами небось помните?

— Помню. Он жил на таблетках. Словом, любой желающий мог беспрепятственно проникнуть в дом.

— Чтобы отрезать палец?.. Иван Павлович, это не кража как таковая, а ритуальный обряд кощунства.

— Да, комплекс садизма налицо. Мотив преступлений в доме Вышеславских имеет необычную эмоциональную подоплеку.

— И этот некрофил тринадцать лет берег мертвый… там одни косточки?

— Кожа якобы сохранилась. Наверно, бальзамирование.

— Час от часу не легче!

— И палец запачкан в земле.

Николая Алексеевича пробрала заметная дрожь.

— Вы его видели?

— Ребята. К моему приходу этот обрубок исчез.

— Нет, они выдумали!

— Зачем?.. Во всяком случае, Анне я верю.

— А вам не кажется примечательным, что чертова мельница закрутилась с ее появлением?

— Откуда вы знаете?

— Ну, молодые люди только что познакомились.

— А мельница завертелась тринадцать лет назад. И Филипп Петрович появился раньше Анны. Что вы можете сказать о своем друге?

— Мы слишком долго не виделись. Человек неглупый, оригинальный, но карьера не удалась — водочка, женщины. Отсюда — цинизм, ерничество.