Голоса родителей за стеной потихоньку набирали силу и в конце концов прорвались к сознанию Тёмки, захваченного потехой на форуме Chemistrylab.ru. Осмеяние лоха, спутавшего гидразин с нитрозилом, тут же утратило свою прелесть. В голове как будто включилась тревожная сирена.
— …Она — моя мать!
— Угу. Вспомнившая о тебе на шестьдесят третьем году жизни.
— И что? Я должен послать её к чёрту? Не поздновато ли? Четыре года изображать сыновье всепрощение — по твоему, кстати, настоянию — а потом вдруг хлопнуть себя по лбу: «Да ты же бросила меня в нежном возрасте! Знать тебя больше не желаю».
— Не передёргивай! Я не предлагаю её послать. Всего лишь прошу избавить меня от участи бесплатной прислуги и коврика для вытирания ног.
— Я уже пообещал тебе, что попрошу её…
— Три раза ха! До сих пор она бежала и падала, исполняя твои просьбы.
— Чего ты от меня хочешь, Ольга? Развода?
Тревожная сирена завыла с утроенной силой. Губы у Тёмки задрожали, в носу защипало. За последние два месяца родители заговорили о разводе уже в третий раз. А ведь прежде даже не ссорились. Гадская старуха!
Киру Витальевну Тёмка впервые увидел в восемь лет. Причём едва ли не первыми словами, обращёнными новоявленной бабушкой к внуку, была просьба не называть её бабушкой. Могла бы не беспокоиться. В бабушки эта грымза годилась не больше, чем бормашина. Во всяком случае, удовольствия от поездок к ней «в гости» Тёма получал примерно столько же, сколько от визитов к стоматологу.
В доме, под завязку набитом всяким старинным барахлом, возбранялось что-либо трогать, бегать и прыгать, громко разговаривать и смеяться. Ко всему прочему, два года назад на Тёмку возложили обязанность развлекать малолетнюю внучку старпёров, которых грымза называла дорогими друзьями и зазывала в гости при всяком удобном случае. «Дорогие друзья» скупали у неё старинное барахло, отчаянно торгуясь за каждый паршивый доллар. Внучка была им под стать. Противная девчонка с завидущими глазами и загребущими руками всё время ныла, чтобы ей чего-то купили или подарили. И вопила как резаная, если ей отказывали.
В десять лет Тёмка объявил родителям, что с него хватит: больше он к грымзе ни ногой. Но мама уговорила его потерпеть. Объяснила, как важно для папы наладить отношения с Кирой Витальевной. Рассказала, что люди, которых в детстве по тем или иным причинам оставила мать, всю жизнь чувствуют себя ущербными. Умом понимают, что их вины нет, но в глубине души сомневаются в себе и оттого несчастны. Какой бы ни была Кира Витальевна, её нужно принять и простить. Только так можно исправить зло, причинённое когда-то папе.
Тёмка маминой логики не понял, но бунт отменил. Потому что сама мама грымзу терпела, хотя ей доставалось побольше, чем ему. Кира Витальевна цеплялась чуть ли не к каждому её слову, говорила всякие гадости: «Ольга, у вас же художественное образование, как вы можете это носить? Или нынешнее художественное образование не подразумевает вкуса?» «Вы кормите мужа и сына сардельками? А почему не дихлофосом?» Тёмка и папа кипели, а мама, смеясь, уверяла их, что всё это ерунда, что эти выпады нисколько её не задевают. «Для нас, учителей рисования, нервы — непозволительная роскошь. Булавочные уколы нам нипочём».
Но когда грымза заявила папе, что её соседи продают квартиру, и она готова оторвать от сердца любимую миниатюру из коллекции покойного мужа, чтобы помочь семье сына с покупкой и переездом, мамины закалённые нервы не выдержали. В жизни не повысившая голоса (случай, когда Тёмка синтезировал нитроглицерин и капнул им на разогретую сковородку, не в счёт), она раскричалась так, что наглый кот Рамзик в испуге забился под диван. Кричала, что не уедет из Климовска, что здесь у неё родители, работа и вся жизнь, что она не желает принимать от свекрови подачки и становиться девочкой на побегушках. В тот день страшное слово «развод» прозвучало в этих стенах впервые.
Папа обалдел и сразу сдал назад, родители помирились, но Кира Витальевна и не подумала принять отказ. Обрабатывала папу до тех пор, пока он не отважился на повторную попытку уговорить маму. В тот раз скандал длился дольше, но всё-таки закончился примирением. И мама опять победила.
А сегодня грымза позвонила, потребовала их к себе на субботу и между прочим сообщила, что старпёр покупает «Портрет неизвестной в голубом». В субботу же и привезёт деньги. Мама выслушала известие с каменным лицом и молча ушла в магазин. Тёмка с папой занялись своими делами, понадеявшись, что всё как-нибудь рассосётся. Как выяснилось, напрасно. Мама сдаваться не собиралась. И, что самое ужасное, на этот раз про развод заговорил уже папа. Так ведь они могут и договориться…
Мама влетела в комнату и привалилась к двери.
— Чтобы её черти унесли вместе с этим портретом!
Постояв, села на Тёмкину кушетку, закрыла лицо руками и начала раскачиваться из стороны в сторону. Тёмка вылез из-за стола, обнял её и прошептал на ухо:
— Мам, не плачь. Обещаю, мы не переедем. Я знаю, что нужно сделать.
* * *
Павел Петрович, полковник юстиции в отставке, Киру Витальевну не любил. Женщины такого типа подрывали его веру в справедливость мироустройства. Если всю жизнь только и делаешь, что берёшь, ничего не давая взамен, рано или поздно должна наступать расплата. А госпожа Шацкая паразитирует на ближних вот уже шестьдесят с лишним лет и до сих пор процветает. В двадцать пять бросила мужа с трехлетним сыном, вышла за пожилого дипломата, укатила за границу, овдовела, вернулась и живёт себе в свое удовольствие, распродавая оставшуюся от дипломата коллекцию антиквариата. Ни дня не проработала, только прислугой помыкала, и имеет наглость относиться свысока к его Анюте!
