Жизнь Питера О'Нейла могла бы стать отличной иллюстрацией к пословице «Не в деньгах счастье». Наследник торговой империи О'Нейлов, владелец супермаркетов, транспортных компаний и торговых складов, разбросанных по обеим Америкам, при желании мог бы осушить и сровнять с землей Великие озера, засыпав их зелеными банкнотами, а вот счастья, выпавшего на его долю, не набралось бы и на пипетку.
Документы семейного архива смутно намекали на таинственное родовое проклятие О'Нейлов. О том, кто, на кого именно из предков и за какие грехи наслал проклятие, архив умалчивал, но все О'Нейлы на протяжении вот уже пяти поколений умирали или погибали молодыми, оставляя после себя единственного наследника, и непременно мужского пола.
В пять лет Питер лишился матери, двумя годами позже — отца. Опекуны малолетнего магната, совладельцы известной юридической конторы, ведущей дела О'Нейлов на протяжении последних семидесяти лет, отправили сироту в привилегированную частную школу, где учились отпрыски лучших семейств Новой Англии. Цвет новоанглийской молодежи отнесся к юному однокашнику — некрасивому, рыхлому, пугливому и вечно заплаканному увальню — с дружелюбием стаи койотов. Десять лет Питер служил объектом самых жестоких, самых изощренных издевательств, на какие только способна детская фантазия.
В экономический колледж Принстонского университета О'Нейл поступил, будучи уже законченным неврастеником. Ни друзей, ни приятелей Питер там не завел. Неуклюжий, толстый, с оплывшими щеками и нездоровой ноздреватой кожей, он страдал нервным тиком с десятком комплексов в придачу и никому не был симпатичен. Правда, издевательства прекратились. Далеко не все студенты Принстона принадлежали к сливкам общества, поэтому богатство юного О'Нейла вызывало у однокашников известное почтение. И хотя за спиной Питера частенько ухмылялись, открыто его никто не унижал.
Болезненная стеснительность О'Нейла напрочь исключала какие-либо контакты с девушками. Он скорее бы умер, чем обратился к представительнице прекрасного пола с самым невинным вопросом или замечанием. Если же какая-нибудь девушка обращалась к нему сама (изредка такое случалось), Питер немел, деревенел, покрывался пятнами и испариной, словом, превращался в законченного идиота. Слухи об этой его особенности широко распространились среди женского населения кампуса и вскоре начисто отбили у охотниц желание свести знакомство с богатым, но совершенно безнадежным молодым человеком.
Подходящую партию для Питера нашли опекуны. После выпуска его познакомили с милой молодой особой из хорошей, но небогатой семьи. Девушка и ее родители приложили немало усилий и в конце концов разморозили, растормошили, разговорили О'Нейла. Через полгода знакомства Питер предложил Денизе руку и сердце, и предложение было благосклонно принято. Впервые за много-много лет Питер почувствовал себя счастливым.
Полгода спустя машина, в которой молодая чета О'Нейлов ехала по прибрежному шоссе, разбилась о скалы. Два года хирурги всех мастей по крупицам отвоевывали жизнь и здоровье Питера, а по возвращении из ада его навестил поверенный, едва не перечеркнувший усилия врачей. О смерти жены Питер к тому времени уже знал. Чего он не знал, так это того, что авария была подстроена самой Денизой. Адвокат принес видеокассету с записью ее предсмертного признания.
На больничной койке лежало нечто, похожее на белый кокон, — не различить ни лица, ни фигуры. Только по звучанию голоса из темной щели в бинтах можно догадаться, что в коконе — женщина. Слова, перемежаемые натужным, хриплым дыханием, были обращены к обступившим ложе священнику, врачу и полицейскому.
— Я, Дениза О'Нейл, полностью отдаю себе отчет в происходящем… Я знаю, что умираю, и перед смертью хочу… облегчить совесть… Эта авария… моих рук дело… Я заранее выбрала место… Там дорога идет под гору… а в трехстах ярдах — крутой поворот. Я вела машину… Надеялась выскочить на вершине холма… сразу, как переключу скорость… Питер бы не успел среагировать… он такой… тугодум… Не получилось… зацепилась ногой… Бог меня наказал.
— Вы хотели убить мужа? Но почему?
— Я его не выношу… Жирный белый скользкий червяк… Меня трясет, когда он ко мне прикасается… Я хотела получить его деньги.
В глазах у Питера потемнело, белый кокон взлетел со своего ложа и поплыл к О'Нейлу, чернея и превращаясь в ангела смерти…
После ухода поверенного и доктора с медсестрой О'Нейл впервые попытался покончить с собой, вскрыв себе вены, и угодил в психиатрическую клинику. Через два месяца он выписался и в день выписки предпринял вторую попытку при помощи сэкономленного снотворного. Его положили в другую клинику, где медбратья дважды обнаруживали под его матрасом новые залежи таблеток. Ему меняли лечащих врачей, и, наконец, последнему доктору удалось кое-как примирить пациента с жизнью.
Питер заперся в особняке, отгороженном от мира и репортеров десятифутовым бетонным забором, и провел четыре года почти в полной изоляции. Лишь три человека имели к нему доступ — старый слуга, новый поверенный (прежнего спешно отстранили от дел) и бывший опекун, друг отца. Все трое время от времени пытались изменить отношение Питера к браку и к себе, убедить его в том, что после аварии, вернее, после многочисленных пластических операций, лечебных процедур и диет внешность его сильно изменилась к лучшему. От былой полноты осталось одно воспоминание, кожа поздоровела, черты лица облагородились. А пережитые испытания принесли мудрость и укрепили дух.
