Вспыхнул свет, за окнами электрички враз потемнело, слева проступил прозрачный месяц, справа еще рдел закат в последнем пурпуре. Проступило ее лицо с нечеткими чертами. Оно летело в полях, лесах, редких огнях… И душу вдруг охватило счастье, просто так, ни от чего.
Станция Вечера. Повалил народ, она вышла со всеми, остановилась, оглядываясь. 9.55 — показывали далекие черно-белые часы в конце уже безлюдной узкой платформы, заросшей сбоку упругими кустами.
Ночь надвигалась, большая стрелка дернулась — 10. Загорелись фары, издалека, из Москвы, приближался скорый. Она внезапно оказалась на рельсах, ослепленная, оглушенная, поднялась на ноги и замерла, железо надвигалось, грохоча и обжигая — конец! — как вдруг сверху пришло спасение. Она вцепилась в горячие сильные руки — и очутилась на платформе.
— Вы с ума сошли? — произнес хрипловатый насмешливый голос; ее сотрясала такая дрожь, ужас всепоглощающий, что слова не шли с языка.
— Пойдемте отсюда, — голос прозвучал уже мягче, и она смогла прошептать:
— Я хочу домой в Москву.
— Видите электричку? — Незнакомец указал левой рукой на что-то за ее спиною, правой прижимая девочку к себе; и она почувствовала себя защищенной. — Следующая на Москву будет через полтора часа. Пойдемте.
Она покорно подчинилась, плохо понимая, что происходит, и почти пришла в себя уже на лавочке в пышном сквере за станционным домиком, за разноцветно озаренными ларьками. Он по-прежнему обнимал ее, светлые глаза близко выпукло блестели.
— Почему для самоубийства вы выбрали нашу Вечеру?
— Самоубийство? — уточнила она медленно, словно пробуя на вкус опасное слово, и окончательно опомнилась, освободилась, отодвинулась. — Меня толкнули на рельсы.
Он глядел в сомнении, сказал:
— На платформе никого не было.
— Кроме вас?
Мужчина рассмеялся:
— Да я вас в первый раз вижу!
— Мы ехали в одном вагоне.
— Помню.
— Почему вы не ушли вместе с толпой?
— Задумался, закурил.
— Прошло целых пять минут, я помню по железнодорожным часам.
— Вы полагаете, я столкнул вас в пропасть, чтоб спасти? Чересчур замысловатый ход для меня, явное извращение. — Он опять беспечно рассмеялся, и она вместе с ним, облегченно, от души. Да, он сидел в другом ряду, где закат, наискосок, изредка их взгляды встречались. Он выделялся статью, крупнолиц (крупные губы и подбородок и несколько хищный, «орлиный» профиль), русоволос, элегантен до неприличия в замотанной простецкой «массе».
— Вы меня спасли.
— Да ну, вы б успели спрятаться под платформой.
— Нет, я окаменела.
— Как вас зовут?
— Анна.
— Иван Павлович. Куда вас проводить?
— Я никогда здесь прежде не бывала, никого не знаю.
— Звучит загадочно. Как же вы попали сюда?
— Мне позвонили и назначили встречу в десять часов на платформе.
— Зачем?
— Отдать долг.
— Деньги большие?
— Мне неизвестно. Родителям были должны.
— Что с родителями-то?
— Умерли.
— Так, может, вас ждут. Проверим?
Проверили. Пуста платформа, одинокий фонарь в конце, купы кустов и деревьев по краю блестят недвижной влажной массой.
— Почему именно в Вечере? — поинтересовался ее спаситель. — И так поздно?
— У человека такая работа, где-то в Подмосковье. Он мог только сегодня деньги передать, в Москве будет не скоро. Так он объяснил.
— Кто? — Иван Павлович всмотрелся в ее лицо. — И вы одна поперлись в такую даль к незнакомцу?
— Мы собирались с подружкой, но она на вокзал не приехала: я позвонила — бабушке ее плохо. Ну, подумала и рискнула.
— Плохо подумали.
— Мне деньги очень нужны.
— Ну и что мне с вами делать? Не торчать же тут до ночи… Ладно, пойдем сейчас ко мне.
— Зачем?
— Милая девушка, я не собираюсь покушаться на вашу честь. Боже меня сохрани.
Анна рассмеялась:
— Не беспокойтесь. Я возле ларьков постою.
— С пьяными дядьками?.. Вот что. Если вы сказали правду, вам нельзя здесь оставаться. Притом жена мне не простит, что я упустил героиню такой опасной авантюры. Чаю попьем, а после я вас на электричку посажу… Или вы меня боитесь?
Детская гордость взыграла в ней, и она устремилась навстречу событиям смертельным, в неостывшем волнении почти не запоминая путь по темнеющим, патриархально заросшим улочкам, вдоль извилистой речки (пахнуло острой свежестью, и разом застрекотали кузнечики), через березово-сосновую рощицу, которая надвинулась ночной чащобой, и сжалось сердце от страха. Тут молчаливый спутник ее засвистел (очень верно и музыкально) «Сердце красавицы склонно к измене и к перемене…», ей стало весело, «забавный дядька»… Завиднелись освещенные дачи, старые, престижные, распахнулась калитка, замшелая кирпичная дорожка привела к открытой веранде, где закипал зеркальный самовар на вышитой скатерти и беспечно смеялись молодая эффектная дама в сарафане и пригожий юноша в шортах, оба с влажными волосами.
