Когда ампулы кончились, он лег на кровать, бездумно глядя в потолок. Да и что же ему оставалось еще делать? Разве что считать последние секунды. Сосчитать до тысячи — верный способ поскорее заснуть.
…Когда Никита засыпал, губы его шевелились: «Сто один, сто два… сто десять, сто одиннадцать…»
А в самом деле — что же все-таки случилось? Да ничего особенного. Ничего такого, чему стоило бы удивляться или ужасаться. Жизнь шла, как всегда идет — не без сумбура и мелких неожиданностей — таково уж ее свойство.
А Никита Владимирович Хрящ спал непробудным сном. И если ему пришлось проснуться, то не потому, что он этого хотел. Его будили долго, по всем правилам медицины. И, разбудив, заверили, что все уже обошлось, кризис прошел, нужно только немного отдохнуть — переутомление, нервное расстройство, «вы же, батенька, врач, сами все понимаете».
Никита кивал головой, соглашался. Написал Гоголю в Ленинград, просил приехать, помочь: «Знаешь, Петя, я не могу больше жить в России». Гоголь читал письмо, горестно бормотал: «Как ты заблуждаешься, Никитушка, как заблуждаешься…»
Москва, 1968 г.
