Сладкая жизнь Никиты Хряща - [9]

По Москве волною шли обыски и аресты.

В Киеве разогнали студенческую демонстрацию. Многие были арестованы.

Во Львове произошли чуть ли не уличные бои. Войска стреляли в толпу.

В Польше студентов забивали до смерти в милицейских участках.

К границам Чехословакии подтягивались советские войска. С интервалом в четверть часа шли и шли туда ночные эшелоны — через Карпаты и Западную Украину.

Люди вполголоса обсуждали эти новости — возмущались, негодовали, боялись, по ночам «чистили» книжные полки, плотно занавесив окна и вздрагивая при каждом шорохе. Другие радостно потирали руки и говорили, не понижая голоса, что им бы власть — они бы так не церемонились.

Была, однако, небольшая группа советских граждан, совершенно равнодушная ко всей этой суете. Они затворялись в тиши лабораторий и забавлялись: выдумывали новое оружие, двигали силой воли игральные карты. Не все пока получалось, но скоро должно было получиться. На всем Божьем свете они признавали действительно существующими только Америку и науку, были воплощением уверенности и презрительного спокойствия. Их драмы происходили в мире идей и умозрительных построений. Для всякого иного драматизма у них всегда была наготове всепонимающая, ироническая усмешка.

А еще нашлись люди — их, правда, было совсем мало, — которые выбрасывались из окон многоэтажных зданий, вешались в сортирах, обливали себя керосином и поджигали…

7. Москва

В этот день Эля принимала гостей. Собственно, все они были Никитины друзья. Эля перезнакомилась с ними в период ухаживания и в первое время после свадьбы. Никита ненавидел семейные приемы — Элино тщеславное кривляние превращало их в пытку. Как-то она, основательно выпив, выбежала к гостям голая. После этого стриптиза Никита Владимирович стал охладевать к жене. Он много раз пытался выяснять отношения, но все выяснения и уговоры кончались безобразным криком, истерикой, слезами…

Эля постоянно скучала. Их совместная жизнь казалась ей серой, тоскливой, однообразной. Она вечно упрекала мужа: «Тебе ничего не надо — лишь бы лежать на диване, задрав ноги!» «Я же хожу на службу», — лениво возражал он. Черт знает чего она хотела — славы, шума, всемирного признания… В сущности, она была права — надо же было ей попасть в круг людей, которым ничего не надо! Но делать было нечего — она привыкла и к этим людям, и к самому Никите. Мужа она ценила за его покладистость, доброту и приличную зарплату. Любить же его она никогда не любила. Хозяйства не любила тоже и делать толком ничего не умела. Единственное, чего ей удалось достигнуть за два года их брака, — это стать хорошей любовницей одного, оставаясь при этом плохой женой другого.

Никиту Элины интрижки мало беспокоили. Семейная жизнь не получилась, это было ясно, но ломать ее не имело смысла — сразу возникла бы куча неприятных кляузных проблем — разводиться, менять квартиру и тому подобное. Иногда Хрящу становилось обидно за всю эту бессмыслицу — в те моменты, когда ненадолго возвращалась былая любовь. Но случалось это реже и реже. А вообще — их семейному счастью могли бы позавидовать многие — они жили тихо, без скандалов, заботились друг о друге.

Но в этот день Никита вышел из себя. Он пришел домой поздно, хотел сразу лечь спать, а тут — гости, шум, полным-полно народу. И вдруг на него нашло: ни с кем не здороваясь, он прошел к себе в комнату, разделся и лег в постель. Но, полежав минут десять, он снова встал, оделся, позвал Элю. Взглянув на него, она не на шутку испугалась: «Что с тобой, ты весь белый?» У него тряслись руки, по лицу ходили желваки…

«Ничего особенного, просто я смертельно устал и хочу наконец отдохнуть. Скажи им, чтобы они все сейчас же ушли».

«Хорошо». Она вышла из комнаты, выразительно пожав плечами — очередная прихоть, истерика, дурь.

А он все ходил по комнате, беспрестанно вопрошая: «Господи, за что? За что меня так мучить? В чем я провинился перед Тобой? Что же мне теперь делать? Как жить?» Он кинулся на кровать, закусил подушку, чтобы не разрыдаться в голос. Вошла Эля.

«Милый, ну что с тобой? На работе что-нибудь случилось?»

«Нет. Пожалуйста, не трогай меня. Ты тут совершенно ни при чем».

«Нельзя же так распускаться, Кит, ты должен обязательно сказать мне, в чем дело…».

«Оставь меня с этими дурацкими расспросами. Если тебе хочется поговорить, иди лучше к своему ебарю».

«И пойду. Господи, как я от тебя устала!»

«Вот и иди. Пусть он тебе заткнет чем-нибудь пасть, чтобы ты наконец замолчала».

«Но что же все-таки случилось?..»

Он лежал, уткнувшись лицом в подушку, но слышал издалека ее последние слова: «…истерик… слюнявая баба…» Хлопнула входная дверь, и он судорожно вскочил, отпихнул подушку, побежал к столу, вывернул на пол содержимое верхнего ящика, где хранились шприц и заветная коробочка с люминалом.

«На хуй, на хуй эту суку с ее вопросами, всю эту жизнь с ее бесчеловечной тупостью… Боже мой, бож-ж-ж-е мой, неужели нельзя иначе, я еще так жить хочу. Что я за идиот — лечил бы психов, жил помаленечку… Неужели все кончено?»

Через несколько минут он вдруг успокоился и принялся профессиональными движениями разбивать ампулы. Подумал, что забыл вскипятить шприц, — и засмеялся этой глупой мысли отрывистым коротким смехом, еще влажным от недавно пролитых слез.