Сладкая жизнь Никиты Хряща - [8]
И тут Никита Владимирович Хрящ постиг сумрачную доброту Петербурга, его фонтанов, дворцов и непогод. Бог знает, какие всадники скакали вчера по его мостовым, до крови расшибая железными копытами голландскую брусчатку; Бог знает, какие руки отгладили перила лестниц чопорных особняков! Но всем отдает этот город свою несравненную красоту; ты можешь бесноваться, сквернословить, грешить — но всегда будут прекрасны и добры к тебе каменные холодные императоры, архангелы и кони…
Припоминая впоследствии эту единственную ночь с Леной, Никита понял вдруг то, что всегда неосознанно озадачивало его в Кате — какая-то заученность движений, словно она говорила на иностранном языке, без акцента, но тщательно подбирая слова. Катя попросту подражала Лене — тому, чему нельзя подражать и нельзя научиться.
Засыпая, он бормотал уже в полусне: «Петербург… Лена… милая… хорошая… Петербург…»
Назавтра Никиту Владимировича срочно вызвали в Москву.
6. Москва
Сумасшедший дом жил, казалось, своей обычной, размеренной, будничной жизнью. Но в святая святых больницы, в кабинетах врачей, ординаторских, в коридорах, где еще несколько дней назад врачи останавливались покурить и поболтать друг с другом или пофлиртовать с молоденькой практиканткой или медсестрой, царило беспокойство, витал дух склоки, предчувствие большого скандала. Все были чересчур строги с обслуживающим персоналом. Ждали директив из Министерства — приказов, разносов, реорганизаций, увольнений. Спокойные дни «Матросской Тишины» безвозвратно кончились. Все понимали, что иначе и не могло быть: слишком уж долго их не трогали. Все менялось. Установленное навсегда — отменялось, незыблемое оказывалось зыбким. Многие должны были упасть вниз, многие — вознестись.
Хрящ ко всей этой суматохе отнесся спокойно, хотя его несколько раз вызывали в Министерство, орали на него и топали ногами. Поездка в Ленинград еще держала его в своих мягких объятиях, он твердил про себя два женских имени, и все ему было трын-трава, даже то, что его временно отстранили от исполнения обязанностей главврача отделения — до окончательного выяснения истинных виновников прискорбного инцидента. Он бродил по палатам бывшего своего отделения, беззлобно не замечая беспорядков и упущений, часто беседовал с кем-нибудь из больных.
Начали поговаривать, что он сходит с ума.
Беседовать они начали сразу после приезда Хряща — не как больной с врачом, на равных. Хрящ все больше молчал, слушал…
«Начинать жизнь заново — нет, это не по мне. Пусть лучшую, пусть интересную, но ведь новую; а я уже стар, я хочу остаться в своей старой и плохой жизни…».
«Не могу с вами согласиться, — изменил Никита своему обыкновению слушателя, — откуда именно у вас такой пессимизм? Ведь единственное свое счастье — писать книги — вы носите в себе и с собой? Так или нет? И если что-нибудь мешает вам писать, почему бы вам не уйти — все равно куда? Лишь бы удобно было писать. И сменить обстановку вам как писателю было бы не вредно».
«Это все верно вы говорите. Только не о том. Понимаете, я не молод и никогда молодым уже не стану. Я старый и хочу писать. Для этого мне нужен покой, старый, привычный покой — новый не будет покоем уже по одному тому, что он новый. Чтобы искать, надо быть молодым. А мне искать нечего, я и так уже слишком много знаю для того короткого отрезка, который мне еще суждено пройти. Но суть не в этом. Хоть и называю себя старым, а волнуют меня до сих пор детские вопросы, самый детский и наивный из них: для чего мы живем?..»
«Или — для кого?»
«Вот видите, с вами приятно разговаривать — схватываете с полуслова. Конечно, ради кого, а там сразу начинается полная неразбериха: ради своих детей, ради друзей, ради единомышленников, ради человечества, наконец… Да ведь и не важно, на ком или на чем остановишься; можно жить и ради любимой женщины… Вы уж извините меня за пафос — я вещать начал, чтобы на крик, на визг не перейти.
Значит, живешь ты ради своей подруги, а она возьми, да и увлекись неким молодым человеком, про которого все на свете (и она сама) доподлинно знают, что он — последнее дерьмо. И не нужен ты ей со своей любовью, со своими идеями, со своей добротой и готовностью бесконечно прощать… Так что же теперь делать? И ради чего жить? Я ведь желаю ей счастья, вижу, что ей плохо, но сделать ничего не могу. Наоборот — я ей только мешаю своей навязчивостью, своим несносным благородством. Будь я чуть похуже, она бы спокойно меня бросила, а я такой хороший, что бросить меня жалко… Получается, что я живу для того, чтобы мучить ее и себя.
Для одного человека жить, выходит, нельзя. Остается человечество. А человечеству сейчас хорошие люди не нужны. (Я это не к тому, будто я очень хороший. Но предположим, что я именно такой, каким хотел бы быть…) Я, Никита Владимирович, по натуре своей — просветитель. А миру нынче просветители без надобности. Ему нужны супермены, фашисты. Никакого Толстого — только Достоевский. Чтобы Толстого любить, надо в Христа верить.
Хорошо, сейчас еще Достоевского читают. Но — „идущий за мной сильнее меня“ — помните? Придет время, и Достоевского забудут. Тогда-то и придет новый Мессия, новый писатель — под стать вконец одичавшему миру. Вот какие наступили дни… Потому и помирать пора. Потому и хочу я покоя — все равно какого, только поскорее…».
Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.