Сладкая жизнь Никиты Хряща - [7]

«A-а, как же, конечно, читал. Это очень неплохо. Ты бы с ним поближе познакомился».

«Познакомлюсь. У меня с ним и так вполне дружеские отношения — насколько это вообще возможно в нашей специфической обстановке».

Зазвонил телефон. Гоголь поднял трубку. Это была Катя. Она сообщила, что уже выезжает, но приедет с подругой.

«Вот уж не везет, так не везет, — думал Никита. — Девки привезут еще водку, будет пьянка на всю ночь. Какая уж тут любовь!»

«Брось, я все улажу, — утешал его Гоголь. — Полчасика посидим, потом пойдем спать…».

Пришли Катя и ее подруга. Разделись, вытащили из сумок бутылки, сели к столу. Подругу звали Леной. Оказалось, что Никита хорошо ее запомнил — на дне рождения она, как и сам Никита, весь вечер просидела в кресле в углу, не вставая, в разговоры не вступала и пила рюмку за рюмкой. Катя сказала ему тогда, что Лена — очень хорошая девочка, лучше всех в этой компании, только любит выпить.

Теперь, у Гоголя, она тоже примостилась в сторонке, покойно положив на стол руки — такие прекрасные, что у Никиты дух захватило. Эти руки повергли его в состояние блаженного беспокойства: ему все время хотелось взглянуть на них, но пьяная боязнь выдать свое желание заставляла его краснеть и отводить глаза. Наконец он не выдержал и подошел к Лене.

«Господи, Лена, какие красивые у вас руки! Я ничего подобного никогда не видел. Знаете, обычная девушка с такими руками обязательно была бы неврастеничкой. Ее бы вечно мучило несоответствие рук и всего остального. Малейший изъян, даже надежно скрытый платьем, — и неврастения обеспечена. Но у вас никакой неврастении нет — я бы сразу заметил. Это значит, что либо у вас и все остальное — такое же совершенство, как и ваши руки, или уж такая какая-нибудь загогулина в психике, что и мне не снилась!»

«Никита, не кадрись!» — закричала Катя и подмигнула подруге. Лена молча улыбалась.

«Леночка, вы меня совсем очаровали, — заявил Никита, — Давайте выпьем. Хотите со мной выпить?»

«Да», — сказала Лена.

И Никите Владимировичу не повезло в последний раз — он пил с Леной, с Катей, с Петром и напился до полного беспамятства. Когда он очнулся, то увидел только Лену, сидящую на том же месте, что и раньше. Ни Кати, ни Петра в комнате не было. Лена спокойно объяснила ему, что Гоголь пошел провожать Катю, а ей далеко ехать, и она решила остаться.

«Что ж вы меня не разбудили?» — пробурчал Хрящ. Он трезвел с каждой минутой и чувствовал себя прескверно. Как же глупо все получилось! Он понял наконец, что в этот приезд с Катей ничего не выйдет, что мечты его обрушились и пошли прахом — из-за того, что он напился как свинья. Он уже забыл, что весь день и весь вечер пытался остаться с ней вдвоем, и винил во всем только самого себя.

«А вы что ж спать не идете?» — спросил он Лену.

«Я ждала, пока вы проснетесь».

«Вы милая девочка, Лена. Идите теперь спать, я уже проснулся и со мной все в порядке».

«Сейчас пойду. А вы на кого сердитесь — на меня или на Кэт? Кэт вас не любит, она мне говорила. А вы ее любите, да?»

«Ну, Катька — сука, дешевка, блядь…» — Никита еле сдержался, чтобы не выпалить все это вслух. Вместо этого он походил немного по комнате, бессмысленно натыкаясь на стулья, и неожиданно для него самого грубо отрезал каким-то скрипучим голосом: «Знаете, Лена, не лезьте не в свое дело». Помолчал и добавил зачем-то: «… пожалуйста».

Воцарилось тягостное молчание. Никита подумал, что хорошо бы прямо сейчас уехать в Москву. Но искать такси, ехать на вокзал, доставать билет… Никогда еще ему не было так себя жалко.

«Извините меня, Леночка, я что-то совсем расклеился. Выпить ничего не осталось?»

«Пить больше не надо. Вы успокойтесь. Я вас очень жалею. Хотите, пойдем сейчас спать — вместе?»

И они отправились спать.

Так увенчалось нежной удачей фатальное невезение этой командировки.

Когда Лена разделась и скользнула вдоль него под одеяло, Никиту охватило невиданное чувство покоя — будто он провинился перед кем-то, долго умолял о прощении, валяясь в ногах, и его подняли с колен, и наконец простили. Ее губы и пальцы умело снимали с него тяжкий груз мелких унижений, дурацких забот, бессмысленных споров — но это было умение сестры милосердия, а не шлюхи. Нет, это была не любовь — любовь никогда не бывает абсолютной, в любви всегда полным-полно недомолвок, скрытого соперничества, преодолеваемого физического отвращения, надрыва. Абсолютной бывает только доброта. Его дарили всем, чего ему не хватало, ему позволяли насыщаться, как позволяют насыщаться много дней голодавшему человеку, деликатно стараясь не замечать его сумасшедших движений, его жадности и худобы. Ему подавали милостыню, подавали щедро и не скупясь — и впервые в жизни он понял, что можно подавать и принимать подаяние с достоинством. Все, что происходило с Никитой, не распадалось на серию взлетов и падений, как в мультипликационном фильме с его отрывистой, пародийной сменой кадров, но было единым состоянием исполнения ожиданий и невысказанных просьб. Никита понимал, что нельзя и желать удержать Лену навсегда, как нельзя добиться, чтобы у твоих дверей постоянно дежурила «Скорая помощь». Но ему казалось, что где бы он ни был, она придет к нему, как только ему станет совсем невмоготу.