Скорпионы в собственном соку - [61]

Пантера и я, на мощном мотоцикле, оба в закрытых шлемах, на некотором расстоянии следовали за машиной генерала. Вела она, а я держал связь с нашими товарищами посредством уоки-токи, спрятанного в сумке, что висела у меня на плече. Я сообщил им, что жертва только что преодолела перекресток с улицей Конде Аранда и вот-вот минует Серрано, чтобы въехать на Колумела.

Пантера остановила мотоцикл возле нашего «сеата». «Сеат» генерала вот-вот поравняется с машиной-бомбой; их автомобиль ехал медленно из-за плотного движения. На нас свистели и ругались за то, что мы стоим во втором ряду.

Машина жертвы в этот момент оказалась рядом с бомбой; по тротуару проходили люди.

Чордо перекрестился и привел механизм в действие, но ничего не произошло: взрывчатка не сработала. Уррути выругался; он был прав, когда жаловался, что каждый раз им присылают плохой материал.

Машина генерала проехала мимо бомбы и продолжила свой путь, но остановилась через несколько метров из-за пробки.

Уррути знаками показал Пантере и мне, чтоб мы оттуда убирались. Но вдруг Пантера столкнула меня с мотоцикла и, резко газанув, проехала зигзагом между машинами. Я поднялся и залез на заднее сиденье нашей машины (теперь, когда я размышляю об этом, мне приходит на ум, что на задних сиденьях автомобилей со мной происходило много всякого – и ничего хорошего); Уррути сыпал проклятиями и оскорблениями в адрес женщины.

Пантера поравнялась с задним окном «сеата-132» генерала, остановила мотоцикл, оперлась одной ногой о землю, вынула из кожаной куртки браунинг «Эйч-Пи» и шесть раз выстрелила в окно.

Телохранитель выскочил из машины с пистолетом в руке.

Пантера убрала оружие и попыталась удрать, вдавив в пол педаль газа; у нее не вышло, мотоцикл встал на дыбы, и она свалилась.

Телохранитель выстрелил два раза; Пантера быстро перевернулась, все еще лежа на земле, и пули попали в асфальт.

Чордо вышел из нашей машины с автоматической винтовкой «Сетме», украденной с армейского склада. Он уложил телохранителя двумя пулями в голову, прежде чем тот снова начал стрелять. Но в то же самое время из отделения «Банка Сатандера», находившегося у нас за спиной, выбежал охранник, вооруженный пистолетом, и приказал Чордо не двигаться. Тот повернулся наугад и вслепую разрядил обойму винтовки, ранив при этом пешехода, старика, единственного, кто до сих пор не лежал на земле.

Охранник изрешетил Чордо из своего револьвера. Тем временем Пантере удалось поднять мотоцикл и рвануть прочь через пустой коридор, оставленный другими машинами, мчавшимися прочь от места перестрелки, куда только могли. Уррути, в свою очередь, рванул вперед, сжигая покрышки, и проскочил через тот же коридор, оставив Чордо распростертым на тротуаре.

Мы приехали в квартиру в Сан-Хосе де Вальдерас незадолго до Пантеры. Когда она явилась, Уррути, не говоря ни слова, свалил ее с ног, ударив кулаком в зубы, вынул у нее из куртки браунинг и двинул ей ногой в живот, прежде чем вынуть обойму и извлечь патрон из патронника; после этого он ударил ее пистолетом по голове, оставив ссадину, а она назвала его сукиным сыном.

Мы видели по телевизору, как полиция взорвала машину-бомбу, и узнали, что Чомин Оронос Сантестебан, по прозвищу Чордо, член мадридской боевой группы ЭТА, погиб в перестрелке, так же как и Хосе Педро Чосас Маркос, телохранитель генерала, сержант сухопутных войск двадцати трех лет от роду. Пешеход, семидесятилетний пенсионер, продолжал находиться в критическом состоянии. Генерал Мартинес Морланс получил три пули; клиническая картина была серьезной, но его жизни не угрожала опасность.

В тот же вечер я распростился по-английски с этими двумя уродами.

Я взял напрокат машину, приехал в Альсо с наступлением ночи, собрал свои вещи и на следующий день уже обедал в Бордо.

34

С этого момента, со 2 июня 1980 года, начался единственный счастливый период моей жизни. Он длился ровно до 25 сентября 1985 года, до дня, когда моему дяде Пачи Ираменди исполнилось пятьдесят три года.

Это были пять лет, полные иллюзий, желания жить, разделенной любви и нормальности.

Я думал, что таким мог быть весь остаток моей жизни, но речь шла всего лишь о передышке.

Я остановился в дешевой гостинице на рю[121] Жоржа Манделя, которая находилась ближе всего к рыночной булочной.

В самый день моего приезда я отправился в булочную купить еще один круассан.

Она была там, столь же прекрасная, ничуть не изменившаяся, как будто не прошло ни дня с тех пор, как я увидел ее в первый раз. Я заплатил ей крупной купюрой, ей пришлось помешкать, давая мне сдачу, и она пару раз взглянула на меня, потому что почувствовала, что я за ней наблюдаю.

Я снова ждал ее в баре на рынке (на этот раз я вел себя более умеренно в отношении виски), а потом последовал за ней. Она опять отправилась пешком в ресторан на набережной. Я вошел туда вслед за ней и поужи нал в «Ше Доминик», замечательном местечке с удивительной, высокого качества авторской кухней (я был поражен, как и вы, когда открыли для себя мои закуски), – ею посетители были обязаны симпатичному Доминику Лантёру, отцу моей любимой.

Она подала мне чудесный ужин, после которого согласилась (ресторан был почти пуст) выпить со мной арманьяка за моим столиком. Мы заговорили, мой французский, как мне кажется, стал лучше благодаря учебе, и наши беседы не прекращались на протяжении всех пяти лет.