Скорина - [124]
Нужно!
И то решение ускорили еще, сколь удивительным это ни покажется, и познаньская эпопея, и привилегии Жигимонта, полученные Скориной накануне 1533 года. Они приближали развязку, они подводили скорининскую жизнь к эпилогу. Этот эпилог первым во времени начал собой факт разрыва отношений между Скориной и ви-ленским епископом Яном...
Какие там 6 тысяч коп литовских грошей! Компенсации за познаньское издевательство Скорина не получил, а ведь предполагалось возместить издержки и Скорине и виленскому епископу Яну — последнему даже в большем еще размере. Однако не из-за тех мерок разгорелся сыр-бор — из-за другого. Виленскому епископу Яну в большом Белом зале капитула напротив королевского Виленского замка мантия Скорины — после Познани, уже на второй или на третий день по его возвращений — показалась вдруг не черной, а очерненной. Королевские привилегии привез его секретарь и лекарь, — да! Но ведь это же было — долговая яма, позор. Невиновен? А?! Был, однако ж, там! Сидел там, виновен или не виновен, украл или не украл. Слово-то прозвучало: ви-но-вен. Как же теперь в большом Белом зале будет восседать виновный, не черня ее?! И что скажет воевода Гаштовт, который на второй или на третий день по возвращении Скорины в Вильну едва ли не первым выразил епископу Яну свою озабоченность светлостью большого Белого зала. «Разве на этом скрибе[183], ваше преосвященство, свет клином сошелся?» — вроде по-простецки, с подчеркнутой приязненной любезностью спросил канцлер. Но виленский епископ Ян хорошо знал, что после мягкого, дружелюбного тона канцлера Гаштовта весьма жестко спится тому, для кого не поскупился на подобный тон первый человек княжества. Ссоры, даже малейшего конфликта епископ Ян, и так страдавший все свои виленские годы от магнатских междоусобиц, совсем не жаждал, тем более, что был-то год 1533-й, да еще первая его половина, когда в Вильну король Жигимонт еще не приехал, а из Вильны к нему вереницей шли письма-жалобы.
Гаштовт был как зверь. На 1533 год и впрямь пришелся апогей его своеволия, бесчинства. Придя к соглашению с Радзивиллами, с которыми его помирила Бона Сфорца, — с кастеляном виленским Юрием и его сыном Яном, Гаштовт создал в Великом княжестве что-то наподобие триумвирата, главою которого он стал. На пути скорининском к троице, таким образом, оказалась троица — единственно что не божественная, а гаштольдская. И это было как насмешка над Скориной, над его судьбой, делом, в полноте своей — Скорина в том был убежден — покамест не осуществленным. И гаштольдская троица в палатах королевского замка напротив виленского капитула торжествовала: в большом Белом зале его больше никто не приветствовал секретаря и лекаря виленского епископа Яна Франтишека Скорину!..
Год был 1533-й. Король еще не приехал в Вильну. Ян Хаенский, один из самых верных и приближенных к Жигимонту советчиков, писал ему из Вильны: «Все захватили в свои руки эти трое... Они жестоко тиранят других. Крик и стон доходят до небес, справедливость сгинула». И это было действительно так, ибо после смерти Константина Острожского не оставалось никого, кто бы противостоял Гаштовту, над ним даже не повисала угроза штрафа в 20 тысяч коп грошей за междоусобицы с Константином Острожским. Отныне все было под Гаштовтом! И что же в таких обстоятельствах значила для него королевская привилегия Скорины? Да ничего! Пустая бумажка! Особое расположение короля? «Это еще не божье расположение», — мог гримасничать Гаштовт. «Берем под нашу защиту и опеку»? — «На Вавеле — ваша, а тут — Литва, защита и опека — наша!» — мог выкрикивать он. «Поручаем и настоятельно повелеваем этой грамотой всем и каждому, всякого звания и положения сановникам и низшим земским урядникам, а также всем судьям Королевства и Великого княжества Литовского, Жемойтского да и других владений наших, а также бурмистрам и радчикам городов и местечек, войтам, лавни-кам, всем гражданам и вообще всем нашим подданным...» Ну, это уже просто раздражало Гаштовта: «Поручаем и настоятельно повелеваем», — тем более что в привилегии перед тем стояли королевские слова, обращенные и непосредственно к нему как воеводе: «Мы освобождаем его от общественных повинностей, а также из-под юрисдикции и власти всех и каждого в отдельности — воевод, старост и других сановников...» Из-под власти других — да! Но только не из-под власти его, Гаштовта! Его тут лес, его и зайцы. Никуда не денется, не убежит. Но что за птица, однако?! Долететь до Вавеля, заполучить у короля Жигимонта такое?! Канцлер Гаштовт был взбешен, пена выступала на губах, огромное брюхо его судорожно тряслось. «Добродетельный?! Необычайные познания в искусстве медицины, опытность и умение»?! Но ведь брата не спас, жены не спас! Doctoris artium и доктор медицины? Скриба!.. «Дайте пользоваться и владеть... правами, льготами и привилегиями»?! А мы, Гаштольд и весь наш гагйтольдский триумвират, не дадим! «Не смейте вообще вмешиваться в его дела»?! А мы, Гаштольд и вся наша Литва, смеем!..
И напрасно радовались накануне 1533 года, возвращаясь из Кракова в Вильну, и сам Франтишек Скорина, и его племянник Роман. На подъезде к Вильне — в одной придорожной корчме — у них даже до песни дошло. Песня, однако, ждала их в Вильне грустная — сплошь и повсюду: «Не дадим!», «Смеем!»
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Джон Нейхардт (1881–1973) — американский поэт и писатель, автор множества книг о коренных жителях Америки — индейцах.В 1930 году Нейхардт встретился с шаманом по имени Черный Лось. Черный Лось, будучи уже почти слепым, все же согласился подробно рассказать об удивительных визионерских эпизодах, которые преобразили его жизнь.Нейхардт был белым человеком, но ему повезло: индейцы сиу-оглала приняли его в свое племя и согласились, чтобы он стал своего рода посредником, передающим видения Черного Лося другим народам.
Аннотация от автораЭто только кажется, что на работе мы одни, а дома совершенно другие. То, чем мы занимаемся целыми днями — меняет нас кардинально, и самое страшное — незаметно.Работа в «желтой» прессе — не исключение. Сначала ты привыкаешь к цинизму и пошлости, потом они начинают выгрызать душу и мозг. И сколько бы ты не оправдывал себя тем что это бизнес, и ты просто зарабатываешь деньги, — все вранье и обман. Только чтобы понять это — тоже нужны и время, и мужество.Моя книжка — об этом. Пять лет руководить самой скандальной в стране газетой было интересно, но и страшно: на моих глазах некоторые коллеги превращались в неопознанных зверушек, и даже монстров, но большинство не выдерживали — уходили.
Эта книга воссоздает образ великого патриота России, выдающегося полководца, политика и общественного деятеля Михаила Дмитриевича Скобелева. На основе многолетнего изучения документов, исторической литературы автор выстраивает свою оригинальную концепцию личности легендарного «белого генерала».Научно достоверная по информации и в то же время лишенная «ученой» сухости изложения, книга В.Масальского станет прекрасным подарком всем, кто хочет знать историю своего Отечества.
В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.
Встретив незнакомый термин или желая детально разобраться в сути дела, обращайтесь за разъяснениями в сетевую энциклопедию токарного дела.Б.Ф. Данилов, «Рабочие умельцы»Б.Ф. Данилов, «Алмазы и люди».
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.