Скопус-2 - [45]
(Своему собеседнику.)
Продолжай, продолжай, милый.
Ты даже не представляешь, насколько это все актуально.
Заинтересованно внимая и бережно поддерживая He-Умеющего-Спросить под локоть, Неизвестный ведет его к помосту в глубине сцены.
Они еще идут, а Мудрый уже переоблачается в заранее заготовленный комбинезон с большими накладными карманами.
Они еще идут, а Зловредный уже отложил в сторону скабрезную книжку и скалит желтые прокуренные зубы, которые ему вот-вот притупят.
Они еще идут, а Невинный уже вносит поднос, уставленный всевозможными яствами. Афикомана[22] не видно — он спрятан до поры, но зато гусем возвышается в центре праздничный сэндвич, изготовленный когда-то самим Гиллелем Старшим[23].
Зрители со сдержанным удовлетворением наблюдают за происходящим. Царит приятное оживление, все поздравляют друг друга.
Тот, кто еще совсем недавно не умел спросить, уже сидит за столом. Он теперь прозрачен не хуже остальных сотрапезников, и сквозь него тоже можно видеть солнце, касающееся верхушек деревьев на склоне горы. Неизвестный между тем исчезает за кулисами.
На мгновение, ровно на одно мгновение воцаряется тишина. Потом следует закат, и сразу за ним звон бокалов, стук вилок, треск ломаемой мацы, гул голосов вопрошающих, вразумляющих, воспевающих, благословляющих, гул множества других голосов и:
ЗАНАВЕС
1989
Хагит Гиора
Мой дом на округлых холмах
Рано утром я вышла из дому — он у меня, как сванская крепость, — примкнут к горе.
Поднялась по розовым лестницам — потому что камень розовый, а бывает бел, желтоват.
Поднялась, приложила ладонь к бровям — посмотреть на горизонт: что там новенького, что хорошенького?
На горизонте у нас все то же, за морем Иордания, сизым занавесом стоит, так ровно окаймляет мой ступенчатый микрорайон. Он и называется Восточные Ступени, потому что обращен на восток и утром весь озаряется. Каждая ступень широченная: могли бы разъехаться четыре боевые колесницы.
Холмы снижаются в чашу. Парашютист, возвращаясь, так видит землю: вбирая его, она краями врезается в небо.
Золотая стена, в ней дверца, а за дверцей — заветный край. Я внутри, мне уютно смотреть, как все вокруг меня окаймляет.
Моя точка самая отточенная, моя кочка самая окученная, и довольна я, и пою во все горло — на все стороны света.
Поднимись к верхней дороге — откроется долина, вся чаша из округлых холмов. Мой дом на отрогах чаши. Вот он, мой дом на округлых холмах, вот этот дом.
Нет, лучше дойдем до склона через стоянку, уставленную машинами (точно так и гора наша вся уставлена домами), дойдем туда, где все кончается, рано утром дойдем до склона и до арки, кое-как слепленной из камней; солнце слепит, тихо сходит гора — холмами, ступенями света сходит, дымными пологами и спадает в Соленую прорву[24], к театру Божественных действий, где однажды трахнуло, ахнуло и воздвиглось.
Так вот, утром дойдем до склона… На всякий случай глянь на выцветшую табличку — торчит от тебя в семи метрах, обозначает автобусную остановку. Еще нависают гроздья домов, еще глазеют окна машиновладельцев (вовсю идет заселение территорий), но ты уже проваливаешься, выныриваешь и проваливаешься в дымные пологи и вспоминаешь: тут мой дом, на округлых холмах.
А сколько их обойдешь, перебудешь, пока набредешь на этот, на котором стою.
Какие были когда-то — тундровые, заготовленные в количествах, не тот, так этот, не этот, так тот. Так травы и роды людские, так и мы — эти «я», «я» без числа, пока их все проволочешь… И чем дальше, тем больше один. Накапливаешь одиночество, вырастаешь в эдакую дикобразину. И до чего интересно делается жить! — лишь меня угораздило уродиться такой чудобразною, и когда-нибудь непременно меня позовут в дикобразное братство, и мы сразу узнаем друг друга по прекрасной несообразности.
И смотрите, мы нашли сообразную нашу страну, дотянулись до синего выбеленного нашего места! Это так поразительно, как Адаму увидеть Еву в первый раз: его же ребра! Так вот чему он с первого мига своего — ей — сообразен!
А где-то еще холмы детства, несуществующие, в одних застряла соль и сладость, там крапива у дальнего сарая, дойти до него по бурьянной тропе (у-у, дощатый край Ойкумены) — как за край утробы заглянуть и уже не вернуться. Ты вытягиваешь шею и взгляд — и опрометью обратно.
А еще красно-желтый осенний лес, кладбище с деревянными крестами (странный знак неведомых времен), заселенные пространства за сопкой, не очерченные еще даже именем «город»… И шорох: кто-то за круглой макушкой идет, невидимый, тот, кто всегда подстерегает. От надвигающихся шагов кидаешься напропалую вниз до лопухов, что на краю огорода. До сторожевой стены сарая.
Но ныне я выруливаю на велосипеде меж этих сопок, где все знакомо наощупь. Я туристка с израильским паспортом, приехала покататься в СССР. Все повторяю себе про паспорт и про гражданство, чтоб не бояться. Вот и город. А название-то, кажется, поменяли… или отменили… Поменяли или отменили? Сдерживаюсь и не спрашиваю, по какому еду городу, но куда выруливать, если не знаешь названия? Выбираю наконец подходящее, средней интеллигентности лицо, вопрошаю, а у прохожего — наручники в брючном кармане, загодя приготовленные. Меня ведут по аллеям раздольного импрессионистского парка, полного теней и лиственной игры, так и сквозит по лицу. Рядом ведут велосипед. Я гневно, во всеуслышание, во весь голос заявляю о своем нездешнем гражданстве, но такая тишь и ватная глушь, ни единого удивленного взгляда — в этом городе нет дипломатов и консульств. Конечно, сгребли, и не кинешься напропалую.
Известный автор «гариков» Игорь Губерман и художник Александр Окунь уже давно работают в творческом тандеме. Теперь из-под их пера вышла совершенно необыкновенная книга – описать Израиль так, как описывают его эти авторы, прежде не удавалось, пожалуй, никому. Чем-то их труд неуловимо напоминает «Всемирную историю в изложении "Сатирикона"», только всемирность здесь сведена к конкретной точке в плане географии и конкретному народу в плане антропологии. История, аврамическне религии, экономика, легенды, байки, анекдоты, война, искусство – все перемешано здесь во взрывной микс.
Новая книга бесподобных гариков и самоироничной прозы знаменитого остроумца и мудреца Игоря Губермана!«Сегодня утром я, как всегда, потерял очки, а пока искал их – начисто забыл, зачем они мне срочно понадобились. И я тогда решил о старости подробно написать, поскольку это хоть и мерзкое, но дьявольски интересное состояние...»С иронией и юмором, с неизменной «фирменной» интонацией Губерман дает советы, как жить, когда приходит она – старость. Причем советы эти хороши не только для «ровесников» автора, которым вроде бы посвящена книга, но и для молодежи.
В сборник Игоря Губермана вошли "Гарики на каждый день", "Гарики из Атлантиды", "Камерные гарики", "Сибирский дневник", "Московский дневник", "Пожилые записки".
"…Я ведь двигался по жизни, перемещаясь не только во времени и пространстве. Странствуя по миру, я довольно много посмотрел - не менее, быть может, чем Дарвин, видавший виды. Так и родилось название. Внезапно очень захотелось написать что-нибудь вязкое, медлительное и раздумчивое, с настырной искренностью рассказать о своих мелких душевных шевелениях, вывернуть личность наизнанку и слегка ее проветрить. Ибо давно пора…".
«Гарики» – четверостишия о жизни и о людях, придуманные однажды поэтом, писателем и просто интересным человеком Игорем Губерманом. Они долго ходили по стране, передаваемые из уст в уста, почти как народное творчество, пока не превратились в книги… В эту вошли – циклы «Камерные гарики», «Московский дневник» и «Сибирский дневник».Также здесь вы найдете «Прогулки вокруг барака» – разрозненные записки о жизни в советском заключении.
Данное издание предлагает читателю избранную коллекцию знаменитых на весь мир гариков. В книгу вошли произведения из всех существующих на сегодняшний день циклов (в том числе из неопубликованного «Десятого дневника»), расположенных в хронологическом порядке.
В книгу вошли небольшие рассказы и сказки в жанре магического реализма. Мистика, тайны, странные существа и говорящие животные, а также смерть, которая не конец, а начало — все это вы найдете здесь.
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
Библиотека-Алия. 1977 Перевел с английского Г. Геренштейн Редактор И. Глозман Художник Л. Ларский כל הזכויות שמורות לספרית־עליה ת.ד. 7422, ירושלים היוצאת לאור בסיוע: האגודה לחקר תפוצות ישראל, ירושלים וקרן זכרון למען תרבות יהודית, ניו־יורק.
ЭЛИ ВИЗЕЛЬ — родился в 1928 году в Сигете, Румыния. Пишет в основном по-французски. Получил еврейское религиозное образование. Юношей испытал ужасы концлагерей Освенцим, Биркенау и Бухенвальд. После Второй мировой войны несколько лет жил в Париже, где закончил Сорбонну, затем переехал в Нью-Йорк.Большинство произведений Э.Визеля связаны с темой Катастрофы европейского еврейства («И мир молчал», 1956; «Рассвет», 1961; «День», 1961; «Спустя поколение», 1970), воспринимаемой им как страшная и незабываемая мистерия.
В этой маленькой антологии собраны произведения и отрывки из произведений Василия Гроссмана, в которых еврейская тема выступает на первый план или же является главной, определяющей. Главы, в которых находятся выбранные нами отрывки, приведены полностью, без сокращений. В московской ежедневной газете на идише «Эйникайт» («Единство»), которая была закрыта в 1948 году, в двух номерах (за 25.11 и 2.12.1943 г.) был опубликован отрывок из очерка «Украина без евреев». В конце стояло «Продолжение следует», но продолжения почему-то не последовало… Мы даем обратный перевод этой публикации, т. к.