В городах при подъезде кавалькады выходили навстречу священники с иконами, гудели торжественно колокола. Народ бежал за каретой «царицы», громко выражая свой восторг и поклонение, прося показаться хоть на миг ее величество. Но гордая Марина не желала выходить под благословение священников и тем более показываться черни. Она, как правило, велела в таких случаях кучерам и форейторам быстрее гнать лошадей.
Предупрежденный Мнишеком царь приказал перед Москвой ставить большой царский шатер, туда же доставили царскую красную карету с золотыми накладками и с покрытыми серебром спицами. Внутри экипаж был обит алым бархатом, на сиденье лежала подушка, унизанная по краям жемчугом. Бояре, купцы должны явиться к шатру сразу по прибытии к нему царской невесты. Подразумевалось — не с пустыми руками.
И вот 1 мая Марина в сопровождении сонмища панов и паненок, блестящих гусар и жолнеров прибыла наконец в Подмосковье. Здесь в шатре она принимала поздравления с прибытием и богатые подарки от купцов. От имени бояр ее приветствовал князь Василий Иванович Шуйский:
— Мы надеемся, что с твоим прибытием, ясновельможная пани Марина Юрьевна, наш великий государь Дмитрий Иванович обретет наконец семейный очаг и еще более озаботится счастьем своего народа и своей державы. С благополучным прибытием тебя на твою вторую родину и счастья тебе в грядущие лета на Русской земле.
На следующий день был назначен въезд царской невесты в Москву, а уж 4 мая в воскресенье должна была состояться свадьба.
Утром 3 мая въезд начался. Спереди и сзади царской кареты ехали кареты с панами и паненками, гарцевали в четыре ряда гусары, играл польский оркестр, гудели по всей Москве колокола, палили пушки, громкий говор толпы на разных языках — польском, русском, немецком — все это сливалось в такой шум, что у Марины болела голова и она нет-нет да нюхала пузырек с снадобьем, данный ей подругой Варварой Казановской: «Это от головной боли, Мариночка».
Простой народ искренне радовался, видя наконец-то свою царицу, кричали ей здравицы, благословения, но Марина лишь сжимала тонкие губы и не желала отвечать ни на какие приветствия ни взмахом руки, ни кивком головы. Сидела на подушке словно каменная.
Наконец она въехала в Кремль, и стража отсекла толпу от царской кареты. Карета остановилась у Вознесенского монастыря, находящегося сразу за Фроловскими воротами. Откинулась дверца, и Афанасий Власьев, протянув ей руку, молвил улыбаясь:
— День добрый, ясновельможная пани. Позвольте проводить вас до матери государя — царицы Марфы.
Марина кивнула старому знакомцу, с которым когда-то обручалась, спросила:
— Царица здесь живет?
— Да это женский монастырь, и в нем она пребывает как инокиня.
Введя Марину в светелку Марфы, Власьев сказал:
— Вот, матушка-государыня, твоя невестка Марина. Люби и жалуй.
Власьев вернулся в столовую избу, где Дмитрий угощал Мнишека, его сына Станислава и других родственников, а также командиров гусарских отрядов. Увидев в дверях Власьева, царь спросил:
— Ну устроил?
— Устроил, государь.
— Как мать ее приняла?
— Царица очень хорошо приняла, поцеловала.
— Вот и славно.
Мнишек, сидевший рядом с Дмитрием, молвил ему негромко:
— Поди, ей скучно в монастыре-то?
— Ах да, Афанасий, найди там польских музыкантов, пусть идут туда и развлекают мою невесту.
— Но там же монастырь, государь, — заикнулся было Власьев.
Царь осадил его:
— Тебе сказали, отправь туда музыкантов и впредь мне не возражай. И вот отнеси ей от меня в подарок эту шкатулку с драгоценностями.
Когда Власьев ушел, царь сказал Мнишеку:
— Здесь все беспрекословно исполняют любой мой приказ, я не терплю прекословии.
— А что там за шатры стоят под Москвой?
— Это пришли новгородцы. После свадебных торжеств я поведу их к Ельцу, там у меня уже стоит 100-тысячная армия. И я надеюсь с ее помощью разбить турок в пух и прах.
— Ну что ж, эта победа нужна тебе, — согласился Мнишек, — чтоб заткнуть рты всем твоим недоброжелателям и в Польше, и здесь. Еще я хотел бы тебя настоятельно просить, зятек, чтоб до свадьбы ты венчал Марину на царицу. А?
— А зачем это? Выйдет за меня, станет царицей.
— Ну как же? Тебе самому будет больше чести жениться на царице, чем на паненке, — прищурился хитро старик.
— Хм. Если это позволят закон и правила.
— Ты царь, Дмитрий, и все твои решения должны быть законом для подданных. Разве не так?
— Хорошо, я подумаю.
Лукавил Юрий Николаевич Мнишек, лукавил. Не столь уравнять ему хотелось дочку с зятем, сколь на будущее защитить ее от монастыря. Он знал, как просто русские цари избавлялись от надоевших жен, постригали их в монахини.
В столовой избе появился думный дьяк, прошел к царю, склонился из-за спину:
— Государь, Дума ждет вас.
— Кто там собрался?
— Бояре и служители церкви, патриарх Игнатий, митрополит Гермоген и епископ Иосаф.
— Ладно. Сейчас иду. Ступай.
После ухода дьяка Дмитрий не преминул похвалиться тестю:
— Без меня ни одна Дума не может обойтись, ни одного закона не могут принять. Гуляйте, я, думаю, долго не задержусь.
Думцы сидели в Грановитой палате, ближе к царскому месту. Кроме Мстиславского, сидели высшие священнослужители — патриарх, митрополит и епископ.
