— Ишь ты какой хитрован, — похвалил оборванца Корела. — Все окусочки собирает, через них, мол, ему сила переходит от тех, у кого окусочек взят.
— Это, выходит, у меня силу взял оборванец, — вздохнул Хмырь.
— Выходит, у тебя, — засмеялся Корела. — У меня никогда окуски не берет Исайка. Тебе, говорит, атаман, сила нужнее. А для чя она мне теперь? Над кем атаманить? Эх, братцы, — вздохнул он и снова принялся наполнять кружки.
Просидели в кабаке они до вечера, изрядно нагрузившись за счет атамана.
— Вы где стали, братки? — спросил Корела, подымаясь из-за стола.
— Пока нигде.
— Айда ко мне. Я на Моховой полдома сымаю.
Атаману уже на выходе кабатчик вынес баклагу с ремешком:
— Андрей Иванович, а похмельные-то.
— Спасибо, Сыч, — взял атаман баклагу, накинул ремешок на плечо.
— Заходите еще, дорогой вы наш, — сказал кабатчик, кланяясь.
— Не боись, зайду, — отвечал Корела и, когда вышли на улицу, заметил: — Я ему гость дорогой, пока у меня золото звенит в кармане. А кончится, так ведь и на порог не пустит, а в баклагу[31] не то что вина, а и воды не нальет.
Но выйдя из кабака, они обнаружили у коновязи всего двух коней. Одного украли.
— От же гады, — выругался Хмырь. — Моего самого лучшего увели.
— Да в Москве рот не разевай, — согласился Корела, — Ну ничего, чего-нито придумаем.
До Моховой действительно было недалеко. Атаман, сунув руку в дыру, отворил калитку, потом ворота. Впустил верховых.
— Ведите под навес в правую загородку, в левой мой Рыжко стоит. Киньте сена с горища, да про моего не забудьте. Седла снимите, у меня подушек нет.
Пока спутники Хмыря ставили коней, они с атаманом, справив малую нужду, вошли в избу, в которой жилым и не пахло. Корела, шарясь в темноте, наказывал:
— Вот здесь не ударься башкой… вот тут вправо бери… Вот слева вишь окно… там попоны, на них и лягайте… а я тут вправо у стенки на тулупе.
— А огня вздувать не будем? — спросил Хмырь.
— А зачем? Печь не топлена, жару нет, да и свечи от веку у меня не водилось.
— А лучину?
— Ты что, станишник, в Москве за лучину столько плетей накладут, что месяц не на чем сидеть будет. Лучина — это верный пожар, помилуй Бог.
И еще не пришли казаки со двора, а уж от стены послышался густой храп атамана. Однако утром именно Корела разбудил гостей:
— Эй, казаки, зарю проспите.
Хмырь сел, тряхнул головой, Корела протягивал ему баклагу.
— Глотни, похмелись.
— А вы?
— Я уже причастился.
— Но, Андрей Иванович, вы же обещали до царя сходить.
— И схожу, раз обещал. Где ваша грамота?
— Вот. — Семен полез за пазуху, достал бумажный свиток с печатью. Корела взял свиток, сунул в рукав.
— Так кем он царю доводится ваш этот… Как его?
— Петр Федорович. Он ему племянник.
— Очень хорошо. Пойду обрадую его, а то бояре, окромя огорчений, ничего ему не приносят.
Уже в дверях, обернувшись, спросил:
— А какой масти конь у тебя был, Семен?
— Вороной со звездочкой во лбу и белых чулочках по щетку.
— Ух, красивый какой, — сказал атаман. — Не мудрено, что свели. Ну да что-нибудь придумаем, бывайте.
— Племянник? — удивился царь. — Ну-ка, ну-ка, давай его сюда, Андрей Иванович.
Дмитрий сорвал печать, развернул свиток, быстро прочел и засмеялся тихо, сказал почти с одобрением:
— Ах ты, каналья.
— Что, государь, не он? — спросил Корела.
— Он, он, атаман, мой племянничек, о котором, правда, я впервые слышу.
— Ну и слава Богу, — перекрестился Корела. — Кто ж родной душе не обрадуется.
— Это точно. Я рад.
— А отвечать будешь ему, ваше величество?
— А как же. Спасибо, атаман, за хорошую новость. Но я спешу в Сенат. Будь здоров, Андрей. Заглядывай, я всегда рад тебя видеть.
Здесь Дмитрий не лукавил, только в этом бесхитростном атамане он видел искренне преданного ему человека.
Терцы, оставшиеся в домике на Моховой об одну горницу, в которой не было ничего, даже стола, долго ждали атамана. Пытались найти что-то съестное, не обнаружили. Хотя в сарае на горище было сено для коня и мешки с овсом.
— Да царев друг не богат, — сказал Хмырь.
— Казак, — заметил терец, — конь есть, значит, богат.
Вот и солнце к обеду приблизилось, а атамана все не было. Казаки проголодались, одного наладили на торг, купить чего-нито съестного. Хмырь, решив, что Корела опять в кабаке, сходил туда, спросил кабатчика:
— Атаман был?
— Нет, Андрея Ивановича не было. Он, видно, коня в поле вывел на первую травку. Ввечеру обязательно придет.
Хмырь вернулся на подворье. Атаманов рыжий конь по-прежнему стоял в сарае и грыз уже ясли. Семен кинул ему сена.
Казак, воротившийся с обжорного ряда, притащил пироги с вязигой, три калача и туесок с квасом. В избе было столь неприютно и затхло, что решили обедать во дворе. Расстелили попоны, Хмырь заметил:
— Не иначе загулял у царя наш атаман.
— Пожалуй, оно так и есть, — согласился казак.
Съели пироги, калачи запили квасом и, растянувшись на попонах, грелись на весеннем солнышке. Уже начали подремывать, как в ворота послышался стук и голос атамана Корелы:
— Эй, станишники, отчиняйте ворота.
Хмырь вскочил, открыл ворота и невольно ахнул. Перед ним стоял его Вороной, на котором сидел улыбающийся Корела.
— Примай пропажу, Семен.
— Ах ты ж, мой дорогой, ах ты, отец родной. — Хмырь принялся целовать в морду коня, и глаза его блестели от подступивших слез. — Где взял, Андрей Иванович, да я тебе по гроб жизни…
