Вход царя в сопровождении Басманова и телохранителя Маржерета бояре встретили почтительным вставанием.
Дмитрий сел на царское седалище, потер в нетерпении руки:
— Ну, Федор Иванович, приступайте.
Мстиславский начал негромко:
— Ваше величество, наши иерархи имеют вам сказать свое слово.
— Пожалуйста, — с готовностью отозвался Дмитрий, переводя взор на священнослужителей. И сразу же заговорил Гермоген.
— Государь, нам известно, что ваша невеста католичка.
— Ну и что?
— Как ну и что? Вы назначаете назавтра свадьбу с ней, этим вы оскорбляете православие и чувства верующих.
— Святой отче, я лично считаю и католиков, и православных христианами, — заговорил царь и заметил, как вспыхнули Гермоген и Иосаф, но перебить его не посмели. — Но, естественно, не хочу нарушать наши православные обычаи. Она примет православие, и мы с ней обвенчаемся.
— Зачем тогда с ней приехал ксендз? И он уже служит обедню у сохачевской Старостины.
— Ну ее же сопровождали поляки-католики, не можем же мы запретить им по своему уставу отправлять богослужение. Это будет не гостеприимно с нашей стороны.
— Мы настоятельно рекомендуем, ваше величество…
— Кто это мы?
— Я и епископ Иосаф рекомендуем отложить свадьбу не только до крещения этой полячки, но и до того, как она усвоит православие и поревнует нашей вере не на словах, а на деле.
Дмитрий нахмурился, на лице явились недобрые желваки.
— А вы, преосвященный? — обратился он к патриарху Игнатию.
Что мог ответить Игнатий, ставший патриархом по воле царя.
— Я не могу согласиться с митрополитом и епископом, — заговорил Игнатий. — И считаю, что можно сразу после крещения невесты в православие тут же совершить и венчание.
— Вот! — обрадовался Дмитрий поддержке. — Высший иерарх не согласен с вами, святые отцы. И я подчиняюсь, его воле.
И тут вступил Иосаф с резким словом:
— Государь, вы сами нарушаете уже чин и порядок.
— О чем ты говоришь, святый отче?
— Я говорю о том, государь, что вы прислали в женский монастырь польских музыкантов, и они там во все трубы и барабаны ударили бесовскую музыку, нарушив благочестивое служение монахинь. С настоятельницей чуть удар не случился. Когда она потребовала убираться вон из обители, они отвечали: нас прислал царь. Это ли не богохульство, сын мой?
Дмитрий почувствовал себя прижатым к стенке, но он уже привык быть всегда правым и поэтому, ничтоже сумняшеся, отвечал:
— Музыканты не поняли меня, я их послал на площадь веселить народ.
Он знал, что никто из иерархов не пойдет дознаваться: так это или не так?
Посоветовавшись с боярами, свадьбу решили перенести на четверг, 8 мая. Выходя из Грановитой палаты, Дмитрий негромко спросил Басманова:
— Митрополия Гермогена в Казани?
— Да, государь.
— Сейчас же на перекладных его отправь в Казань, к месту службы.
— А Иосафа?
— Его тоже в свою епархию, он, кажется, из Коломны?
— Да.
— Вот завтра обоимя в Москве, чтоб и не пахло.
14. Королевское посольство
Простых москвичей радовал приезд невесты царя, однако столь большое воинство, сопровождавшее ее, настораживало. Размещение польских гусар на лучших подворьях в самом центре Москвы напоминало нашествие вражеского войска. Поляки, нисколько не смущаясь, выгружали из телег ружья, алебарды. Один из дотошных москвичей спросил гусар, тащившего в дом оружие:
— И на кого ж, любезный, вы готовите все это?
— На вас, — оскалился «любезный» и заржал, довольный своим остроумием.
Однако эта «шутка» мигом облетела Москву на «сорочьем хвосте», и воспринималась народом вполне серьезно. Многие вытаскивали из застрех поржавевшие совни, прадедовские мечи, привезенные еще с Куликовского поля, очистив от ржавчины, грязи и пыли, совали под лавки, под ложа, куда поближе, авось пригодятся.
На Торге подскочил спрос на порох и свинец, но продавался он только русским, для поляков его как бы и не было: «Нету, ясновельможный». — «Но был же, я сам видел, как ты его только что продавал». — «Был — да весь вышел, пан».
Вместе с царской невестой в ее многолюдной свите прибыли и послы короля Сигизмунда III Николай Олесницкий и Александр Гонсевский.
В пути Олесницкий хвастался своему спутнику:
— Мы с ним быстро договоримся. Когда он еще не был царем и жил в Польше, я с ним частенько выпивал и мы вместе шастали по уговористым бабенкам. Ух, и времячко было веселое.
— Посмотрим, посмотрим, — осаживал его опытный дипломат Гонсевский. Он-то предчувствовал, что переговоры будут трудными, слишком много неподъемного для царя было накручено в «кондициях».
Со своей немалой свитой послы остановились на Посольском дворе, и к ним уже на следующий день примчался Юрий Мнишек.
— Панове, я не смею спрашивать, как король велел вам вести переговоры, но только прошу вас не очень давить на царя.
— А если мы с этим посланы? — спросил Гонсевский.
— Но с этим бы лучше после свадьбы, после венчания.
— Нет, король повелел сразу же по приезде в Москву добиваться аудиенции.
— Аудиенцию я вам устрою хоть завтра, пан Гонсевский. Но прошу вас помягче, помягче.
— Как же быть помягче, если ваш зять, едва взойдя на престол, требует у короля титуловать его императором. Вчера был бродягой, сегодня — император, ни в какие ворота, пан Мнишек.
