— Вот ты серчал давеча из-за Скопина. Вон у Покрова гусляр уж в песне его царства Московского правителем навеличивает.
— На кажин роток, Митя, не накинешь платок, — вздохнул Шуйский. — Попоют, попоют да и перестанут. А Скопин что? Не сегодня завтра на войну идет, а там всяко может случиться. Пуля-то не разбират, кто перед ней — смерд ал и князь. Да и потом, окромя его некого боле на короля слать. Измельчали воеводы-то, всяк токо о своей корысти мнит. Забыл, сколько их к Вору перекинулось? А Михайла, слава Богу, мне прямит. Со шведами ладит пока.
— Вот именно «пока».
— Ну а там видно будет.
Не решился Василий Иванович открывать брату, чем юродивая его оглоушила. В свое время по пьянке обещал престол ему отказать, ежели наследник не родится. Да если и родится, все равно велит Дмитрию опекуном быть до взроста. «А скажи о юродивой, он ведь тогда на Михайлу волком осмотреть станет, чего доброго, худое умыслит. Нет, не надо пока. Может, та дура-то нарочи ляпнула. А если вдруг моя Петровна парня родит, назову Михаилом и все. Тогда пусть сбывается по Офросиньему слову».
Опасения Дмитрия Ивановича хорошо понимала и разделяла лишь жена его, Екатерина Григорьевна. Ей тоже не нравилось, что вся Москва «носится с этим Мишкой Скопиным».
— Нашли героя, на шведском коне в славу въехал.
Какой жене не хочется мужа своего царем видеть? А самой царицей покрасоваться? И княгиня Екатерина чем хуже других? Старшая сестра ее, Мария, царствовала за Годуновым, а чем же она хуже ее? Правда, у Марии-то больно смерть люта случилась — задушили беднягу вместе с сыном. Но ведь не каждую царицу душат-то. Даст Бог, ее-то, Катерину, минет чаша сия. Главное, Мите престол раздобыть, а уж посля придумает что-нибудь княгиня, то бишь уже царица, извернется, чай, отцова дочка, Малютиного корня.
Князь Воротынский собственной персоной к Скопину пожаловал:
— Михаил Васильевич, сделай честь дому моему. Восприми сына моего от купели.
— О-о, Иван Михайлович, поздравляю тебя с наследником. Почту за честь. Как назвать решил?
— Алексеем.
— Когда крестишь?
— 23 апреля.
— Буду. Обязательно буду.
Приехал князь Скопин на подворье Воротынского к назначенному часу. Там слуги, лакеи с ноги сбиваются, от поварни, от медоуши к дому туда и обратно бегают с крынками, тарелями, корчажками, почестной стол в доме готовят.
Крестили новорожденного в домовой церкви. Тут только Скопин узнал, что восприемницей будет еще и тетка Екатерина Григорьевна Шуйская. Увидев его, радостно воскликнула княгиня:
— А-а, племянничек дорогой Михаил Васильевич, ноне еще и покумимся с тобой. Я рада. А ты?
— Я тоже, Катерина Григорьевна, — отвечал Скопин более в угоду тетке, чем от действительной радости.
Священник отец Пафнутий повязал восприемникам белые платки и начал обряд крещения. Они стояли у купели рядом тетка и племянник, она по плечо ему. Поп, совершив погружение младенца в купель и надев золотой крестик на него, передал орущего возмущенно княжича крестным отцу и матери.
Скопин, взяв голенького мокрого младенца, боялся, как бы не выскользнул он из рук.
— Ну-ка дай его мне, кум, — молвила Екатерина. — Это что ж мы орем-то, Алексей Иванович, — и зачмокала, засюсюкала: — Ух ты, какие мы горластые, голосистые.
Подошла мамка-нянька, унесли крикуна. Отец Пафнутий развязал платки на крестных родителях, положил их под образом Богоматери.
Из домовой церкви все гости направились к застолью на крестинный пир. А в это время за воротами, на улице теснились нищие, ждавшие своего угощения, полагавшегося им после крестин. Не забыл про них князь Воротынский, приказал слуге:
— Нестерка, вынеси за ворота и питья, и закуси вдосталь. Всех одели, никого не обидь.
Едва начался крестинный обед, как перед Скопиным явилась Екатерина Григорьевна:
— Ах, кум, сам знаешь, как я тебе обязана, сколь добра ты сделал нам с Дмитрием Ивановичем. Выпей, кум, почестный кубок из рук моих.
— Спасибо, тетушка Катерина.
— Кума, — подсказала весело княгиня.
Скопин с готовностью поправился:
— …Кума Катерина Григорьевна, — и приняв из ее рук кубок, выпил его до дна, отер усы. — Спасибо.
— На здоровьичко, милый, — княгиня поцеловала его, молвила весело, игриво: — Сладок кум, да не про наш ум.
Чем рассмешила все застолье и смутила молодого князя. Пиршество продолжалось. Гости хмелели, все говорливее становясь. Князь Воротынский старался каждому уделить хоть толику внимания:
— Григорий Леонтьевич, что ж не допил-то чарку?
— Князь Иван, попробуй-ка вон того балычка.
— А где наша крестная? Что-то не вижу.
Оно и впрямь никто не заметил, когда и как исчезла княгиня Шуйская Екатерина. Вроде со всеми подымала чарку, целовала кума, шутила и как растаяла.
— Михаил Васильевич, куда куму дел? — спросил Воротынский шутливо.
Но Скопин неожиданно побледнел, из носа по усам побежала кровь, он откинул голову на спинку кресла.
— Что с тобой, князь? — кинулись к нему Воротынский и Валуев.
— Что-то плохо мне, — прошептал Скопин. — Голова кругом пошла.
— Нестерка, — закричал Волынский. — Зови лечца.
— Он на Торг ушел.
Всполошились гости, повскакали с мест, столпились встревоженные около Скопила.
