Сколько золота в этих холмах - [33]
Ма ест печенье, а Люси воздерживается. Сладость у нее на языке превращается в горечь.
– Но почему ты солгала, ма?
– Не хнычь. – ма вытирает пальцы. – Ни чжан да лэ[43]. Ты достаточно взрослая, чтобы понимать, что такое ложь и что лучше держать при себе. Ты помнишь, я тебя учила, как хоронить? Так вот, иногда и правду нужно похоронить.
Печенье и все следы обжорства ма исчезли. На ее лице кошачье удовольствие. Такая аккуратная и чистая, что Люси задает подленький вопрос:
– Правду типа двух сотен?
Позднее Люси будет спрашивать себя, что могло бы измениться, будь она подобрее. Менее эгоистичной. Или такой умной, какой ее считала ма, способной читать то, что написано на дрожащих губах ма. Ма очень тихо говорит:
– Я тебе скажу, когда будешь постарше. Сяньцзай[44] помоги мне, девочка Люси. Не говори ба про наш визит или твои уроки. Хао бу хао?[45]
Люси хочет спросить: «Почему не сейчас? Что значит «постарше»?» Но ма снова улыбается улыбкой, которую не видел учитель Ли, потому что такой улыбке нет места в той заполненной светом гостиной. И Люси вспоминает, что самой красивой ма делают ее противоречия. Шершавый голос на гладкой коже. Улыбка, натянутая на печаль – на эту странную боль, которая удаляет глаза ма на многие-многие мили. Глаза, которые кипят океаном влаги.
– Не скажу, – обещает Люси женщине, которая хранит ее тайны.
Ма берет ее за руку, и они идут молча к главной улице, бакхарис исчезает, когда они покидают землю учителя. Они теперь снова видят город.
И они видят тучи.
Странные тучи, слишком низкие, слишком рано – до сезона дождей еще несколько месяцев. Люди выходят из магазинов, из салуна. Они смотрят на стремительные тучи, набегающие со стороны шахты, они поднимаются с земли и затмевают небо. Ма сжимает руку Люси с такой силой, что та вскрикивает.
В последний раз они видели такие тучи год назад на тропе. Приняли их за саранчу, пока хлопóк не осветил горизонт оранжевым светом. Три дня бушевал пожар – горела шахта вдалеке. И ма – ма, которая не боялась ни гроз, ни ветров, которая один раз вправила самой себе сломанный палец, – ма спрятала голову в колени и задрожала. Она так и сидела, пока они не уехали далеко-далеко от того места. «Она не любит огонь, – грубовато проговорил ба, когда Люси спросила у него. – Закрой свой большой рот».
Теперь ма подбирает юбку и пускается бегом, таща за собой Люси. Другие женщины тоже бегут, босые, поток шахтерских жен, спешащих по домам. Мелькают бедра и голени, слышится рваное дыхание. Ничего женственного нет в этой спешке. Ма, с безумными глазами, похоже, не замечает ничего.
Ма спотыкается, когда они пересекают ручей. Она падает, и Люси видит тучи, закрывшие солнце.
Ма разворачивается в падении, а потому ударяется о землю плечом, а не животом. Темные пятна проступают на ее платье, но это всего лишь сливовое варенье.
– Ни чжидао, девочка Люси, что случается с телами в огне? – говорит ма, когда Люси пытается ее поднять. Теперь они бегут мимо хибарок других шахтеров. В них горят фонари, из открытых дверей в ложные сумерки льется желтое сияние. – Я знаю. – Женщины и девочки стоят у дверей, смотрят на тучи. – После пожара не остается тела для похорон. – Люси начинает напевать себе под нос, словно успокаивая испугавшегося мула. – А потом тебя и бэйцзы[46] преследуют привидения. Они никогда тебя не отпускают.
Начинает падать пепел. Кусочки пепла покрупнее напоминают мотыльков – ма их всегда ненавидела. Говорила, что мотыльки – это мертвецы, явившиеся к тебе с визитом.
Но в их хибарке нет никаких призраков. Только ба и Сэм, стол накрыт, в воздухе запах хорошей еды.
– Ты грязная! – говорит Сэм, сверкая глазами.
Ба стоит, держит две тарелки.
– Лай[47], – говорит он. – Помоешься после еды.
За столом Сэм, покачивая ногами, напевает тигриную песню ма.
Ма делает шаг назад:
– Где вы были?
– На шахте. – Ба с тарелкой делает шаг вперед. Ма снова отступает.
– Это верно, Сэм? Скажи своей ма.
– Мы вкалывали, – говорит с набитым ртом Сэм.
– Когда? – спрашивает ма.
– Мы недавно вернулись. Наверно, разминулись с тобой. – Ба хмурится, глядя на пятно на платье ма. Тянет руку. Ма отворачивается, словно в танце, но пения теперь никакого нет, в безмолвной комнате не звучит музыка. Голова Сэм, словно голова настороженного существа, поворачивается следом за ма. – Что с тобой случилось?
Ма отталкивает руку ба. Тарелка падает, но не разбивается, перекатывается и перекатывается со звоном.
– Прекрати, – шипит ма, глядя на ссутулившегося ба. Его протянутая рука чиста, как и его лицо, под ногтями розовая кожа. Давно ли ногти у него были черные от угля? Люси не может вспомнить. – Где вы были?
– На шахте.
– Фэй хуа.
– Может быть, мы остановились на полпути посмотреть. Не могу точно вспомнить…
– Лжец.
Ма срывает с окна грязную клеенку, открывается вид на призрачный горизонт.
– Я могу объяснить, – говорит ба, глядя в окно. – Мы ушли рано. Тин во.
– Я думала, вы погибли.
– Мы были в безопасности, цинь ай дэ.
Ба делает движение к ней, собирается обнять.
И опять ма говорит:
– Я думала, вы погибли.
Она делает шаг назад. Ее плечи касаются двери. И Люси впервые видит, что глаза ма могут быть, как говорят дети, маленькими, противными, злобными. Ма разглядывает ба, а ба разглядывает порченную еду, прикидывая, что еще можно съесть, а что нужно выкинуть.
