Вне стен средней школы Линкольна имя Ала Шредера было слабо известно. Он был просто Шредером. Даже не просто — его фамилия произносилась с сильным акцентом, как если бы он был знаменитым уже умершим европейцем. Но он им не был. Он был американцем, как кукурузные хлопья, и далек от смерти — ему было шестнадцать.
Его фамилию с таким акцентом первой произнесла Хельга Грош, учитель немецкого в школе Линкольна. Другие преподаватели, услышав это, тотчас подхватили начинание. Учителя выделяли Шредера из числа остальных учеников и повторяли, что несут за него большую ответственность.
Для блага Шредера, от него и от остальных учеников держали в тайне, откуда взялась эта ответственность. Он был первым настоящим гением за всю историю школы.
Результаты IQ-теста Шредера и остальных учеников были большим секретом и лежали среди секретных документов директора школы.
То, что Шредер может стать таким же великим, как автор марша «Звезды и полосы навсегда» Джон Филипп Суза, первым понял заведующий музыкальной кафедрой и руководитель маршевого оркестра школы Линкольна — Джордж Хельмхольц.
Шредер в первом классе средней школы научился играть на кларнете за три месяца так, что занял в оркестре первое место. К концу второго класса он виртуозно играл на всех инструментах оркестра. В данный момент он был в третьем классе и сочинил приблизительно сто маршей.
Сейчас в качестве упражнения для сольфеджио у начинающих музыкантов — оркестра С — Хельмхольц выбрал раннее произведение Шредера «Привет Млечному пути». Хельмхольц рассчитывал этим восторженным куском с простой виолончелью втянуть новичков в музыку. Звезды Млечного пути, говорил сам Шредер, находятся в десяти тысячах световых лет от Земли. И, если вы хотите отослать им музыкальный привет, то надо играть громко и четко.
Оркестр мычал, визжал, завывал и вопил, пытаясь достичь далекой звезды. Музыканты умолкали один за другим, пока, как это часто случалось, не остался один барабанщик.
«Бум, бум, бум», — стучала бочка. Бил по ней Большой Флойд Хайрс, самый большой, самый приятный и самый тупой парень в школе. К тому же, он был самым богатым. Ему в наследство должна была достаться отцовская химчистка.
«Бум, бум, бум», — стучала бочка Большого Флойда.
— Спасибо за терпение, Флойд, — остановил его Хельмхольц. — Многие могли бы последовать твоему примеру. Сейчас мы пройдем все с начала, и я прошу каждого закончить, не важно уже как.
Когда Хельмхольц поднял свою палочку, в зал вошел школьный гений — Шредер. Хельмхольц кивнул в знак приветствия.
— Давайте, парни. Тут автор этого произведения. Не разочаруйте его, — попросил учитель.
Оркестр опять попробовал передать привет Млечному пути и опять провалился.
«Бум, бум, бум», — в полном одиночестве бухала бочка Флойда.
Хельмхольц извинился перед композитором, который сидел у стены на раскладном стуле.
— Извините, мы всего второй раз пробуем. Они сегодня это произведение первый раз в глаза увидели, — сказал он.
— Я понял, — сказал Шредер.
Шредер был маленького роста, всего 1,6 метра, хорошо сложенный, но худой. У него был великолепный лоб, высокий и обычно нахмуренный. Элдред Крейн, учитель английского, называл этот лоб «белыми скалами Дувра». Неустанное сверкание Шредеровских мыслей придавало ему тревожный вид, который лучше всех охарактеризовала Хал Бордо, учитель химии.
— Шредер, — сказала она однажды, — похож на человека, посасывающего очень кислый лимонный леденец. А когда леденец заканчивается, он готов всех убить.
Фраза про убийство была, конечно, всего лишь метафорой. Он никогда не был хоть сколько-нибудь импульсивным.
— Возможно, вы объясните мальчикам, что хотели сказать этим произведением? — спросил Хельмхольц у Шредера.
— Нет, — ответил Шредер.
— Нет? — переспросил Хельмхольц с удивлением. Отрицание не было похоже на Шредера. Обычно, лучше него никто не мог зажечь оркестр.
— Я не хочу, чтобы они пробовали еще раз.
— Я ничего не понимаю.
— Я не хочу, чтобы кто-либо еще играл мою музыку, — Шредер встал и устало оглянулся. — Я хочу забрать ноты, если вы не возражаете.
— Зачем?
— Чтобы сжечь. Это мусор. Полный мусор, — он слабо улыбнулся. — Я покончил с музыкой, мистер Хельмхольц.
— Покончил? — вскричал учитель, хватаясь за сердце. — Этого не может быть!
— Я не знаю, что будет дальше, — пожал Шредер плечами. — Я знаю, что происходит сейчас. Все, чего я хочу, чтобы вы меня больше не беспокоили просьбами сыграть мои идиотские, пошлые и бессмысленные произведения.
Он попрощался с Хельмхольцем и вышел.
В оставшееся время Хельмхольц не замечал оркестр. Он думал только о шокирующем и необъяснимом решении Шредера бросить музыку.
После занятий Хельмхольц зашел в учительскую столовую. Был обеденный перерыв. К нему подсел гениальный барабанщик Большой Флойд Хайрс.
Он пришел не случайно. Ему было, что сказать учителю. Это желание редко его посещало, и он чувствовал себя как локомотив, сбрасывающий пар.
И он начал хрипеть.
— Мистер, Хельмхольц, — прохрипел Флойд.
— Да? — ответил Хельмхольц.
— Я... я, я хочу, чтобы вы знали: мне кажется, что мне надо покончить с бездельем.
— Превосходно!
