Сказка без чудес - [84]

Он спал глубоко, без будоражащих сновидений, овеваемый лёгкой прохладой, доносившейся через распахнутую настежь балконную дверь. И пробуждение его было неторопливым, последовательным, вместе со звуками оживающего города: сперва от весёлого шорканья дворницких метёлок по тротуару. Потом — от пискнувшей сигнализации и взрокотавшего двигателя припаркованного у дома автомобиля, и, наконец, от лёгкого, беззлобного матерка, с которым грузчики расположенного на первом этаже магазинчика «шаговой доступности» разгружали фуру, пополняя ассортимент распроданных за предыдущий день товаров повседневного спроса.

Эти звуки, когда-то невообразимо давно, словно в другой эпохе, ещё до поездки, будь она неладна, в усадьбу, ранним утром раздражали и злили его, спозаранку портили настроение, однако теперь, по возвращении, и они казались родными, привычными, означавшими, что жизнь в городе продолжалась и шла неспешным своим чередом.

Как ни странно, о ночном полёте — невозможном, невообразимом, — он не вспоминал сейчас, не думал совсем. Баба Ягода, ступа, свист ветра в ушах, обмирающее сердце, вид городских огней с высоты сумрачного поднебесья остались в другой реальности, непонятной, лишённой здравого смысла. А раз так — то и ломать голову над этим не следовало. Со временем наверняка всё уляжется, как-то прояснится. Потому что Дымокуров свято верил — любому явлению в нашем физическом мире, даже самому таинственному и удивительному на первый взгляд, есть вполне рациональное, научное объяснение. Не считаем же мы чудом, к примеру, то, что если вращать магнит возле пучка медной проволоки, возникнет электрический ток, посыплются искры, а может и шандарахнуть так, что мало не покажется. Так чего же чудесного и в том, что при взаимодействии некой твёрдой субстанции, которую баба Ягода называла «камнями», возникает тяга такой силы, что поднимает в воздух огромную дубовую колоду с двумя пассажирами? И управляется при этом, гм… обыкновенной метлой…

Проснувшись окончательно, Глеб Сергеевич не спеша выпил крепкого чаю на кухне из любимой своей пиалы красного цвета, покрытой сетью мелких трещинок. А пока пил, размышлял расслабленно: отнести ли таки письмо в приёмную президента, или плюнуть на всё, и забыть навсегда историю с мнимым наследством, о приключениях, пережитых в Заповедном бору, и о полоумных родственниках, обитающих в антикварной усадьбе…

А письмо выбросить в мусорное ведро, и вечером вынести вместе с остальными бытовыми отходами на помойку.

Выбросить ли письмо, отправить ли высокопоставленному адресату — результат предрешён. Ничего в печальной судьбе Заповедного бора от этого не изменится. От нефтяных денег ради сохранения в неприкосновенности какого-то лесного массива, пусть и реликтового, нынче никто в стране не откажется.

Однако, как человек ответственный, привыкший серьёзно относиться к любым поручениям, Дымокуров не мог поступить так.

Письмо он всё-таки отнесёт в приёмную президента. Подумаешь — с него не убудет. Передаст конверт секретарше, и уйдёт, забыв о нём навсегда.

Региональная приёмная Президента Российской Федерации располагалась в Доме Советов, но размещалась не в главном корпусе, а в пристроенном позже крыле. Тем самым складывалось впечатление, будто верховный правитель страны чуточку дистанцировался от областной власти, оставляя для граждан лазейку обратиться напрямую, лично к нему. Минуя при этом барьеры из чиновничьих кабинетов на пяти этажах, неприступных, словно крепостная стена в эпоху средневековья, для обычных граждан, для простого, «с улицы», человека.

Собирался Глеб Сергеевич тщательно, ибо представлял отчётливо, что уж где-где, а в чиновничьих кабинетах посетителей точно по одёжке встречают. И торопливо встают, расплываясь в приветливой улыбке, перед обладателем пиджака «от Бриони», окатывая холодным душем дежурного равнодушия носителей китайского ширпотреба.

Поэтому Дымокуров облачился в лёгкий, в серебристую искорку, итальянский костюм, нежаркий даже в августовской духоте, обулся в тонкой выделки турецкие туфли. Тщательно причесал седые, отросшие неприлично за период деревенского небытия редкие волосы, переложил письмо из громоздкого, запылившегося портфеля в пластиковую папочку, и, прихватив на всякий случай паспорт — всё-таки в казённое учреждение направляется, осмотрев себя придирчиво в зеркало на стене прихожей, наконец, покинул квартиру.

От его микрорайона до Дома Советов было примерно четверть часа неторопливой ходьбы. Нынче этот путь Глеб Сергеевич проделал с удовольствием. Шагал размеренно по тротуару, не раздражаясь на рёв и чад выхлопных газов плотно заполонившего проезжую часть улицы потока автомобилей, не злясь на бестолковых пешеходов, то застревающих некстати, то рвущихся безудержно сквозь толпу, норовящих толкнуть плечом или задеть острым локтем, безоглядно спешащих. Будто жизнь в большом городе непременно подразумевает бесконечную, вечную беготню.

Даже солнце, обрушившееся беспощадно в эти ранние утренние часы на город, на улицы, лишённые тени и зелени, калившее асфальт и бетон, как дно гигантской сковородки, не досаждало почти. После вечной сумрачной прохлады Заповедного бора оно казалось таким приветливым и желанным!