Сказка без чудес - [81]

Завидев Дымокурова, баба Ягода, и куда только её сколиоз в согбённой спине делся, подтянувшись на худеньких ручонках, перемахнула за борт колоды, скакнула вниз, на подставленные заботливо крепкие руки дюжих сынов, налетела бочком, с прискоком, по-сорочьи, на Глеба Сергеевича:

— Ты куда это, милок, собрался? В тиятр? На променад? Знаешь, как там, под облаками, холодно? Опять же, ветер — мы на предельной скорости пойдём, путь-то не близкий! Сопли вмиг заморозишь!

Отставной чиновник, ни мгновения не сомневавшийся в том, что все приготовления к так называемому полёту на этой рассохшейся от старости кадушке закончатся пшиком прямо здесь, на земле, равнодушно пожал плечами.

— На-ка, облачайся в лётную форму!

Бабка сунула ему в руки заношенную до белизны ватную телогрейку-стёганку и облезлую шапку-ушанку с кожаным верхом и мехом внутри.

— Второго шлема у меня нет, — пояснила она, будто оправдываясь, а потом успокоила: — Да и если мы с верхотуры такой сверзимся, никакой шлем не поможет!

Глеб Сергеевич, не переча и не оговариваясь, безропотно влез в фуфайку, маловатую и не запахивающуюся на животе, натянул на затылок шапку. От шапки отчётливо воняло псиной. Дымокуров решил обречённо, что и впрямь со стороны в таком наряде напоминает старого, с обвислыми ушами, пса, попавшего в непонятную ситуацию, растерянно озирающегося на поводке, и соображающего опасливо, что такого удумали сотворить с ним эти заполошные, непредсказуемо-загадочные хозяева.

— Давай-ка свой саквояж! — баба Ягода выхватила из рук Дымокурова портфель. — Я его, х-хе, в багажник спрячу.

— Подойди-ка ко мне, Глебушка, — окликнула наблюдавшая со стороны за предстартовой суетой Василиса Митрофановна.

Отставной чиновник приблизился, встал рядом понуро.

— Письмо-то не забыл? — поинтересовалась озабоченно тётка.

— Там. В портфеле, — Глеб Сергеевич хмуро мотнул головой в сторону ступы.

Василиса Митрофановна удовлетворённо кивнула. Потом, помолчав минуту, прозорливо заметила:

— А ты ведь не вернёшься, Глебушка. Чувствую — не очень тебе у нас тут понравилось…

— Да я ещё не улетел никуда, — буркнул раздражённо в ответ Дымокуров. И, почувствовав, что наступил-таки подходящий момент, задал давно мучающий его вопрос: — А если бы и улетел, и не вернулся… Зачем я вам, Василиса Митрофановна, вообще здесь понадобился? Вон у вас, — махнул он рукой на возившуюся возле колоды дворню, — наследников полон дом! Все сплошь братья, сёстры, племянники. А вы меня… э-э… заманили!

— Полон двор, да все из тех, что есть, здесь, при мне, — со вздохом ответила тётушка. — И ежели сосчитать, выходит, что раз, два и обчёлся! Мало нас, Глеб. И не только здесь, в имении. На всём белом свете единицы остались. Детишек, как ты заметил, нету. В природе же всё уравновешено. Вот и бездетность наша — расплата за долголетие… Лет двести на моей памяти ни один ребёнок в нашем… э-э… сообществе, не родился. Кроме тебя. Так что у нас, можно сказать, каждый штык на счету…

— Ну даже если и так, — кипятился Дымокуров, — что мне тут делать? Огород сажать? Вместе с Семёном и Соломоном быкам хвосты крутить? Или с Яковом грибников пугать в зарослях, да электроподстанции на опушке бора курочить?! А может письма, жалобы по вашей указке строчить, да по инстанциям рассылать? Этого вы от меня ждёте?

Василиса Митрофановна опять вздохнула тяжко:

— Сила есть в тебе, Глебушка. Ты о ней и не подозреваешь пока. Она только в особых обстоятельствах открывается. Да под нашим приглядом. И размеров силы той ни ты, ни мы до поры не знаем. Я подозреваю, что в тебе она, сила-то, велика. Вполне вероятно, что больше даже, чем у всех нас здесь, вместе взятых… Однако ты всю жизнь прожить можешь, да так о силе той и не узнать никогда. Вон уже, по меркам человеческим, и состарился. На пенсию вышел. И проживёшь ты, без силы-то, положенный людскому роду срок — лет восемьдесят, пожалуй. А с нами, с силой-то, впереди у тебя будут тысячелетия…

«Ну вот, опять охмурёж пошёл, — тоскливо сообразил Глеб Сергеевич. — Сила какая-то, долголетие… Прямо кол-центр какой-то, где БАДы для вечной жизни старикам втридорога впаривают…». А вслух произнёс:

— Ладно. Информацию вашу я к сведению принял. Пора закругляться — стемнело совсем. Что там дальше у нас по сценарию? Ступа не заведётся, заклинания не сработают, у Якова от тумана ночного борода отсыреет? И пойдём все в дом почивать? Устал я, Василиса Митрофановна. Мне хоть и не тысячи лет, как вам, а тоже на седьмой десяток перевалило. Не мальчик уж. Спать хочу…

Тётка опустила голову скорбно:

— Ничего ты не понял, Глебушка. Жаль, если так никогда и не поймешь. Впрочем, поступай, как знаешь. Письмо только не забудь передать. Хоть и не велика надежда, что его к сведению примут, а всё-таки лучше власти предупредить о последствиях. Так с нашей стороны честнее будет.

— Эй, племяш! — окликнула баба Ягода. Она тем временем опять забралась в ступу, и азартно махала Дымокурову чилижной метлой на длинном черенке. На лбу бабки появились мотоциклетные очки в кожаной оправе, которые она лихо надвинула на глаза, став похожей вмиг на гигантскую стрекозу. — Айда, время не ждёт!