Система проверки военнослужащих Красной Армии, вернувшихся из плена и окружения. 1941–1945 гг. - [63]

Это объясняется тем, что бывшие военнопленные в ПФЛ подозревали друг друга в работе на противника. Недоверие, меньше свойственное рядовым, было распространено среди офицеров. Для выделения в обстановке всеобщей подозрительности и неопределенности «своих» и «чужих» имелись многочисленные возможности. Деление шло линиям военнослужащие — коллаборационисты, рядовые — офицеры, стахановцы — тунеядцы, проверенные — непроверенные, нештатные сотрудники лагеря вроде чтецов газет и старших бараков — проявляющие открытое недовольство, имеющие награды герои войны — добровольно сдавшиеся в плен и пр.

Общение бывших военнопленных происходило не только между собой. Едва ли не больше, чем друг с другом они контактировали с вольнонаемными рабочими, лагерной администрацией и рядовым персоналом ПФЛ. Ролевые модели заключенного и тюремщика предсказуемо определяли негативное отношение низовой хозяйственной администрации к попавшим в спецлагеря. Однако одновременно существовала прямо противоположная тенденция на нормальное взаимодействие. Похожая ситуация наблюдается и в отношениях контингентов ПФЛ с рабочими предприятий. При этом на оскорбления в свой адрес проверяемые активно реагировали, вплоть до встречных претензий и драк.

Перенося результаты изучения различных структур и практик системы проверки в более широкий контекст социальных связей и политики в закрытом обществе, можно сделать следующие обобщения.

В авторитарных режимах общество, откликаясь на общие директивы, порой действует инициативно и независимо. Когда идеологический курс меняется, но публично признать ошибочность предшествующих установок власть не может или не хочет, граждане продолжают считать нормой старые убеждения и практики, в определенной мере действуя против системы. Примерно это произошло, когда в годы войны руководство страны пыталось использовать бывших пленных как пополнение для армии и рабочих для промышленности, но рядовые граждане зачастую не хотели вступать с ними в какие-либо профессиональные отношения. Даже в период оттепели реабилитация бывших пленных встречала сопротивление[1011].

Таким образом, в закрытом обществе даже относительно непродолжительное политико-пропагандистское воздействие может иметь серьезные последствия, глубоко отпечатывающиеся в сознании граждан и деформирующие границы приемлемого и неприемлемого. Простое прекращение трансляции определенных установок и даже их корректировка автоматически не приводят к пересмотру людьми своих взглядов.

Заключение

В годы Великой Отечественной войны действовала система специализированных учреждений для проверки бывших военнопленных и «окруженцев»: 69 спецлагерей и проверочно-фильтрационные пункты НКВД, сборно-пересыльные пункты и специальные запасные части НКО. Помимо них, в фильтрации принимали участие войска НКВД по охране тыла, ИТЛ ГУЛАГа и лагеря для военнопленных. На всем протяжении войны наибольшей самостоятельностью в определении дальнейшей судьбы бывших пленных и «окруженцев» обладали сотрудники фронтовых органов — особых отделов НКВД и отделений СМЕРШ.

Созданная в начале 1942 г. как жестко централизованная, к 1943 г. система проверки превратилась в совокупность учреждений с разными задачами и видениями процесса фильтрации. Всегда присутствовавшие на деле нелинейность и вариативность путей прохождения проверки бывшими военнопленными усилились после реформы СПП января 1943 года. На протяжении 1943–1944 гг. с появлением новых контингентов и усилением их трудового использования система проверки теряла свои первоначальные функции. В итоге к концу войны основная фильтрационная работа была перенесена в запасные части, рабочие батальоны и территориальные органы госбезопасности, т. е. в те же институты, которые реинтегрировали бежавших из плена и вышедших из окружения в действующую армии в кризисный 1941 г.

Неоднозначными также были пропагандистский фон и идеологическое наполнение фильтрации. В агитационных материалах конкурировали противоречащие друг другу линии: попадание в плен одновременно было актом предательства, средством запугивания, поводом для сочувствия и стимулом для мести. Общество, оказавшись в ситуации неопределенности «генеральной линии», проявило заметную инерцию, охотнее принимая установки о недопустимости плена, чем предпринимавшиеся в 1941 г. попытки идеологически нормализировать статус бывших военнопленных. При этом значительное количество граждан, особенно связанные с пленными личными связями, не только с пониманием относились к их положению, но и старались им помочь, причем это относилось не только к родственникам, но и к сотрудникам ПФЛ и непосредственно занятым проверкой контрразведчикам. Последнее особенно важно — специфика работы учреждений системы, внешние условия, а в случае со спецлагерями приоритет трудового использования проверяемых ставили контрразведывательное содержание проверки в зависимость от личных качеств проводивших ее чекистов и их персональных представлений о войне, плене и каждом конкретном подследственном.

Отношение к плену и бывшим пленным власти и общества в СССР может быть сопоставлено с ситуацией в других странах. При этом стоит учитывать, что ни одна армия и ни одно правительство в годы Второй Мировой войны не сталкивались с такими обстоятельствами, как гигантское количество пленных, бесчеловечное обращение противника с ними, большое количество состоявших на вражеской службе, возвращение значительной части пленных в состав армии в ходе боевых действий.