Система проверки военнослужащих Красной Армии, вернувшихся из плена и окружения. 1941–1945 гг. - [60]
и пр. Самые продуманные беглецы обзаводились поддельными документами о прохождении проверки и направлении в военкомат[983]. В декабре 1945 г. УНКВД по Ленинградской области раскрыло целую «группу лиц из спецконтингента, переданного для работы в промышленность, которая занималась изготовлением фиктивных документов на освобождение из проверочно-фильтрационного лагеря и направление к месту жительства»[984].
Чувство своей правоты и несправедливости ситуации приводили к активному сопротивлению непосредственно в ПФЛ. В январе 1944 г. в спецлагере № 0303 группа проверяемых «отказались выйти на работу ввиду того, что был не выданный со склада хлеб». После ареста трех лесорубов остальные вышли на работу, но по ее окончании «зачинщики», сами работавшие, «угрожали» остальным, критикуя их решение подчиниться начальству[985]. В апреле 1944 г. в спецлагере № 0308 «группа из 56 бывших офицеров за отказ от работы» была переведена в другое лагерное отделение»[986]. В Подольском № 174 в третьем квартале 1944 г. некоторые «западники» «стали угрожать расправой с руководством л/о № 1, за что группа в составе 6 человек арестована Смерш», а 10 поляков отказались работать, заявляя, что наказывать их может только их правительство[987].
Таким образом, «спецконтингент» делился по линиям признание — отрицание чувства вины и покорность — сопротивление. Сложнее проследить взаимодействие различных категорий проверяемых между собой.
Уже прошедшие проверку составляли в ПФЛ отдельную социальную группу. Их содержание с еще не профильтрованными контингентами, согласно лагерному отчету, «порождает недовольство»[988] — получается, что попавшие в ПФЛ предполагали виновность неопределенного количества окружающих. Об этом же говорят и их воспоминания: «С теми, у кого совесть была чиста, следователи работали корректно и даже — уважительно»[989], «Я <…> грехов за душой не имел <…> А те, кто никак не мог доказать, что чист перед Советской властью и не нарушил присяги, чувствовали себя ужасно»[990], «Пленные ведь разные были: под видом пленных были и старосты, и шпионы, и так далее <…> Может, тем, кто врал и "давали перца", не знаю. Мне было скрывать нечего, я сказал, как было дело <…> Кто врал, они знали»[991]. Последний пример показателен, так как у проверяемого, с его же слов, у самого был скелет в шкафу[992].
Очевидно выделение среди «спецконтингента» групп по отношению к труду. Так, стахановцы и выполняющие план рабочие «ведущих профессий» получали дополнительное питание, табак, иногда даже водку, жили в отдельных бараках, могли пользоваться послаблениями в режиме, их фотографии как «лучших людей лагеря» вывешивались на стендах.
Также внутри лагерных контингентов могли выделяться отдельные группы по характеру отношений с руководством ПФЛ. Из числа проверяемых набирались командиры рот и взводов, агитаторы и чтецы, которые не просто помогали управлять «спецконтингентом», но и, по оценке руководства, в большинстве своем были стахановцами, «ведя за собой остальную массу»[993].
В официальной документации «спецконтингент» порой предстает единой лояльной администрации массой. «Сами бывшие военнослужащие, узнав или заметив то или иное безобразие со стороны того или иного б/военнослужащего, немедленно направляют данных людей к комиссару или начальнику лагеря, для принятия соответствующих мер» — сообщали из Грязовецкого спецлагеря[994]. В отчете из Подлипкинского лагеря отмечалось, что проверяемые также сами пытались бороться с нарушениями и проступками — потребовали убрать прогульщиков и лодырей «которые своим поведением позорят в цеху спецконтингент»[995].
Интересен эпизод, произошедший в мае 1944 г. в ПФЛ № 240. После поимки совершившего побег «исполняющий должность начальника лагерного отделения Зильберт для "создания общественного мнения" и предупреждения побегов, на вечерней поверке объявил о побеге Коваленко и добавил при этом: "Коваленко подлежит суду Военного Трибунала и должен быть приговорен к расстрелу; кто за то чтобы Коваленко осудить Военным судом и приговорить к расстрелу — прошу поднять руки". Стоявшие в строю на поверке проголосовали за предложение Зильберта; Коваленко находился здесь же. После происшедшего Коваленко, будучи помещен в одиночную камеру гауптвахты, покончил самоубийством через повешение»[996].
Случай показывает полную покорность «бывших военнослужащих» лагерному начальству, что, однако, стало неожиданностью для беглеца и довело его до самоубийства. В других случаях поведение проверяемых при побеге их товарищей говорит о нежелании им мешать: когда во время поездки за дровами кандидат в ВКП(б) И.И. Романов спрыгнул с лошади и побежал в сторону бани, то остальные «бывшие военнослужащие» продолжили движение, не придав этому значения[997]. Иногда побегу открыто помогали — в спецлагере № 283 «Ефремов готовился к побегу на протяжении целого месяца, для чего собирал среди с/к деньги. Собрав 35 тысяч рублей, Ефремов сбежал»[998]. Не было распространено и доносительство: УПВИ отмечало, что «готовящиеся побеги, нередко 3–4 дня и даже недели, проходят незамеченными руководством и работниками лагеря»
В истории антифеодальных народных выступлений средневековья значительное место занимает гуситское революционное движение в Чехии 15 века. Оно было наиболее крупным из всех выступлений народов Европы в эпоху классического феодализма. Естественно, что это событие привлекало и привлекает внимание многих исследователей самых различных стран мира. В буржуазной историографии на первое место выдвигались религиозные, иногда национально-освободительные мотивы движения и затушевывался его социальный, антифеодальный смысл.
Настоящая книга охватывает три основных периода из боевой деятельности красных Таманских частей в годы гражданской войны: замечательный 500-километровый переход в 1918 г. на соединение с Красной армией, бои зимой 1919–1920 гг. под Царицыном (ныне Сталинград) и в районе ст. Тихорецкой и, наконец, участие в героической операции в тылу белых десантных войск Улагая в августе 1920 г. на Кубани. Наибольшее внимание уделяется первому периоду. Десятки тысяч рабочих, матросов, красноармейцев, трудящихся крестьян и казаков, женщин, раненых и детей, борясь с суровой горной природой, голодом и тифом, шли, пробиваясь на протяжении 500 км через вражеское окружение.
В настоящей книге дается материал об отношениях между папством и Русью на протяжении пяти столетий — с начала распространения христианства на Руси до второй половины XV века.
Представленная монография затрагивает вопрос о месте в русско- и церковно-ордынских отношениях института киевских митрополитов, столь важного в обозначенный период. Очертив круг основных проблем, автор, на основе широкого спектра источников, заключил, что особые отношения с Ордой позволили институту киевских митрополитов стать полноценным и влиятельным участником в русско-ордынских отношениях и занять исключительное положение: между Русью и Ордой. Данное исследование представляет собой основание для постановки проблемы о степени включенности древнерусской знати в состав золотоордынских элит, окончательное разрешение которой, рано или поздно, позволит заявить о той мере вхождения русских земель в состав Золотой Орды, которая она действительно занимала.
В книге исследуется ранняя история африканских цивилизаций и их место в истории человечества, прослеживаются культурно-исторические связи таких африканских цивилизаций, как египетская, карфагенская, киренская, мероитская, эфиопская и др., между собой, а также их взаимодействие — в рамках изучаемого периода (до эпохи эллинизма) — с мировой системой цивилизаций.
Книга вводит в научный оборот новые и малоизвестные сведения о Русском государстве XV–XVI вв. историко-географического, этнографического и исторического характера, содержащиеся в трудах известного шведского гуманиста, историка, географа, издателя и политического деятеля Олауса Магнуса (1490–1557), который впервые дал картографическое изображение и описание Скандинавского полуострова и сопредельных с ним областей Западной и Восточной Европы, в частности Русского Севера. Его труды основываются на ряде несохранившихся материалов, в том числе и русских, представляющих несомненную научную ценность.