Система проверки военнослужащих Красной Армии, вернувшихся из плена и окружения. 1941–1945 гг. - [47]
Учитывая, что никто сам не сообщал о себе компромат, проверить сведения о пленении и даже личности многочисленных «фильтрантов» было невозможно. В заключениях по проверочно-фильтрационным делам можно встретить такие фразы, как «во время беседы Швецов неохотно рассказывал, был красный, задумчив» или «по своему развитию для шпионских целей не подходящий. Слух туговат»[733].
Наличие в официальных документах таких деталей говорит о преобладающем значении личности проверяющего чекиста для судьбы «фильтранта». При массовой проверке лиц, перспективных для оперативной разработки, определяли по формальным признакам: был ли «фильтрант» за пределами СССР[734], подвергался ли в плену допросам[735] и пр. От следователя можно было услышать «Ты был всего десять дней в плену, бежал из плена, личное дело у тебя на руках. Ты мне не нужен. Свободен, иди»[736].
При ограниченности и непроверяемости информации ключевое значение приобретали нерациональные факторы: производимое проверяемым на следователя впечатление, вера в показания, интуиция. «Разные люди, разные судьбы, — вспоминал контрразведчик о работе на СПП, — и каждую нужно не только проверить, но и прочувствовать»[737]. Его коллега заявил проверяемому: «Тебе я верю. Но запрос в штаб ВДВ я послать должен»[738]. То же и в документах: человек разрабатывается как шпион, поскольку «первичные показания не заслуживают доверия»[739], или напротив — «на допросе произвел впечатление откровенного человека», что столь же важно как показания свидетеля[740].
При этом не существовало чекистов, специализировавшихся на проверке бывших военнопленных. На СПП до января 1943 г. ими занимался прикомандированный сотрудник особого отдела НКВД, после чего судьбу «бывших военнослужащих» решала специальная комиссия в составе начальник пункта, представителей от четырех отделов армии (кадров, политического, особого, укомплектования) и военного прокурора[741]. На ПФП работали проверочно-фильтрационные комиссии из представителей НКГБ, НКВД и СМЕРШа под руководством сотрудника НКВД[742]. В подчинении последнего находились и оперативные группы, которые начали направлять на пункты в начале 1945 г. в связи с большим количеством репатриантов[743]. В феврале такие группы в составе 10–15 работников НКВД и НКГБ уже в обязательном порядке прикомандировываются ко всем ПФП вместе с занимавшимися анкетированием милиционерами[744]. Также на каждом пункте имелся оперативный отдел из 30 человек, который не проводил фильтрацию, но в ходе слежки за контингентом мог добыть интересующий контрразведку материал[745].
В спецлагерях проверку вели особые отделы НКВД/отделения СМЕРШа. «Коллаборационистами» могли заниматься оперативные группы НКГБ[746] или оперативные отделы лагерей. Особый отдел ПФЛ, вопреки часто встречающемуся утверждению, не испытывал проблем с количеством работников: 19 оперативников в ПФЛ № 0205[747], 12 — в № 256[748], минимум 12 — в Камышинском спецлагере[749]. Самое малое число особистов, встречающееся в документах — 6, в марте 1945 г. в не так давно организованном ПФЛ № 0317[750]. Самые многочисленные особые отделы требовал создать Берия в августе 1942 г. — 39 человек, из них 34 непосредственно для ведения следствия[751]. Также в спецлагерь могла быть направлена оперативная группа СМЕРШа. Кадровую помощь могли оказать и территориальные органы госбезопасности.
Приказ о создании спецлагерей требовал укомплектовать особые отделы «опытными оперативными работниками»[752], но начальник одного из них так описывал своих подчиненных: «прибывший на укомплектование состав в большей своей части только впервые приступил к оперативной работе, а те, кто и работал, были присланы из других органов, где по тем или иным признакам были забракованы»[753].
Проблема нехватки квалифицированных кадров ощущалась не только в ПФЛ. Гигантские кадровые потери в ходе боев и необходимость расширения сети особых органов в армии привели к пополнению рядов чекистов новыми людьми. На 4-м Украинском фронте специальную чекистскую подготовку имели только 16 % работников СМЕРШа, 36 % личного состава было принято в органы уже в ходе войны[754]. Источники пополнения были разнообразны: территориальные и транспортные органы госбезопасности[755], чекисты запаса, армейские командиры и политработники[756], работники ГУЛАГа и других «лагерных», считавшихся непрестижными подразделений НКВД[757].
Корпоративизм чекистов столкнулся с перспективой серьезного размытия. Мировоззрение, потенциально определявшее отношение к плену и пленным, у разных работников госбезопасности в годы войны могло сильно различаться. Выделяются несколько типов чекистов военного времени. Первый — из числа военных командиров, чекист поневоле. О.Г. Ивановский в своих мемуарах отрицает все групповые ценности: почти ничего не сообщает об оперативной работе
