Система проверки военнослужащих Красной Армии, вернувшихся из плена и окружения. 1941–1945 гг. - [38]
Из категории предателей военнопленных выводили и ряд практических действий властей. На освобожденных от оккупации территориях органам госбезопасности предписывалось арестовывать граждан, которые задерживали «окруженцев» и бежавших из плена[573]. А 30 апреля 1943 г. Сталин распорядился снабжать наравне с семьями погибших семьи попавших в плен генералов и старшего начсостава «о которых имеются данные, что они не являются предателями»[574].
Положения о пленных как о жертве вступало в противоречие с лозунгом о недопустимости попадания в плен. Получалось, что сдающийся врагу — предатель, но уже попавший в плен — жертва. Пропагандисты зачастую игнорировали эту логическую нестыковку. Лозунг мог начинаться категоричным «Воин красной армии в плен не сдается…» и сразу же продолжиться положением, предполагающим такую альтернативу и вызывающим жалость к пленным — «…фашистские варвары истязают, пытают и зверски убивают наших пленных. Лучше смерть, чем фашистский плен»[575].
Пленных было принято оправдывать тем обстоятельством, что они попали в руки врага ранеными и не могли оказать сопротивления. Однако одновременное существование нескольких линий пропаганды о плене порождало их перемешивания, отклонения от общей линии, двусмысленности и оговорки. Так, раненые и пленные могли быть двумя разными группами[576], в ряде материалов плен не связывался с ранением[577], а физическое состояние попавших в него военных даже позволяло использовать их немцами в качестве рабочей силы[578]. Вышедшая в самом начале войны брошюра «Воин Красной Армии в плен не сдается!» одновременно внушала читателям моральную неприемлемость плена, пугала расстрелом при пленении, пытками, а также общественным остракизмом[579]. Таким образом, в теме плена намечалась новая, третья линия — судьба вернувшихся из него.
Реальность уже первых военных недель состояла в том, что солдаты, бывшие в плену противника, где «подвергались его обработке», включались в состав формирующихся воинских частей несмотря на озабоченность партийных органов[580]. Соответственно юристы советовали трактовать УК исходя из ситуации: «сдача в плен признается военным преступлением, если она не вызывалась боевой обстановкой. Наличие или отсутствие такой обстановки является вопросом факта, подлежащим разрешению в каждом отдельном случае». Изменой родине сдача в плен становилась, если была совершена из «антисоветских побуждений»[581].
Уже в августе 1941 г. советские граждане могли сделать вывод, что советские воины могут попасть в плен, как правило, после тяжелого ранения, и даже выжить. В вечернем сообщении Совинформбюро от 2 августа сообщалось о пленении группы раненых красноармейцев, издевательствах над ними и гибели части бойцов, попытках немцев заставить их кричать «хайль Гитлер» и отказе пленных от исполнения приказа. Необычна концовка сообщения: в деревню врываются советские танки и спасают пленных[582]. Через два дня в «Красной Звезде» рассказывалось о попавшем в плен раненом красноармейце, его мучениях, отказе говорить на допросе и казни. Концовка вновь необычна: выживший боец самостоятельно бежит из плена и присоединяется к Красной Армии[583]. Тема спасения из плена в этих материалах, однако, пока имеет явно подчиненное значение для описания бесчеловечного обращения противника с военнопленными.
Дальнейшая эволюция сюжета наблюдается в статье от 20 августа в рубрике "герои отечественной войны", целиком посвященной красноармейцу Пашкову[584]. В плен он попал не будучи раненым, с оружием в руках. Однако он не осуждается, а скорее оправдывается: «все произошло так быстро, что красноармеец Пашков даже не успел произвести ни одного выстрела», «Пашков хотел выстрелить, но в это время кто-то сильно его ударил, и винтовка вылетела из рук». Немцы избивают его, используют для переноса ящиков со снарядами, а затем начинают допрашивать. Вместо традиционного для сюжета о плене молчания пленный дезинформирует врага. Думая, что Пашков мертв, немцы хоронят его заживо, однако пленный откапывается и пробирается к своим. Затем в структуре рассказа появляется новый элемент — встреча с бойцами действующей армии: «здесь его вымыли, очистили раны от грязи, перевязали. И вот опять перед ним стоял полковой комиссар Шляпин. Волнуясь, рассказывал герой-боец историю своего побега из фашистского плена». Пленный получает характеристику «герой» за достойное поведение в плену и побег — до сего момента Пашков не сделал ни одного выстрела. Услышав о немецких издевательствах, солдаты проникаются ненавистью к врагу и наносят успешный удар по немцам. Заканчивается сюжет темой мести: «На опушке леса он заметил знакомую лощину и узнал то место, где два дня назад его расстреливали фашисты. Теперь здесь вся земля была изрыта огромными воронками от наших снарядов и авиабомб. Вокруг валялись трупы немецких солдат и офицеров».
Схож по структуре и опубликованный позже краткий рассказ пленного сержанта «Зверства гитлеровцев над пленными красноармейцами»: попадание в плен в ходе боя в сознательном состоянии не по причине ранения («Силы наши в конце концов иссякли, не стало патронов. Нас окружили и взяли в кольцо»), издевательства, чудесное спасение во время казни («Как я остался жив, сам не знаю»), побег к своим, получение от них помощи, рассказ о случившемся, призыв к мести
