Система проверки военнослужащих Красной Армии, вернувшихся из плена и окружения. 1941–1945 гг. - [29]
В 1944 г. численность проверяемых в спецлагерях стабильно росла. На 20 февраля — 71.438, на 1 июня 86.255 человек[430]. К 15 июля, накануне передачи ГУЛАГу, в спецлагерях содержалось 90.549 человек, включая 27.165 второй и 14.479 третьей группы. Из общего количества 24.986 уже прошли проверку[431]. К 1 октября число проверяемых выросло до 101.960, из них 37.001 второй и 13.358 третьей групп[432], к 20 декабря до 145.622, из них 43.888 второй и 11.945 третьей групп[433]. Всего за 1944 г. в спецлагеря поступило 75.659 человек до июля[434], 68.886 с июля по ноябрь[435] и еще 78.532 до конца года[436], всего 223.077 «фильтранта» — несмотря на реформирование системы проверки, в условиях массовой репатриации НКВД не испытывало проблем с получением рабочей силы.
Поэтому неудивительно, что в начале 1945 г. в отделе спецлагерей появилось предложение о передаче лиц второй категории в постоянные кадры промышленности, о чем вскоре Чернышов уже просил Берию. Нарком в проекте распоряжения исправил слово «промышленность» на «наркомат угля» и добавил: «только не разбрасывать, а сосредоточить в одном месте»[437]. Решение о передаче каждого человека принимала комиссия в составе начальника лагеря, начальников оперативного, учетно-распределительного и производственного отделений. Такие коллегиальные решения об и так давно проверенных людях осознано затягивали процесс «в целях стимулирования повышения производительности труда» среди пока еще не переданного «спецконтингента второй группы». Передача, согласно правке Берии, проходила только на предприятия Кузнецкого, Донецкого и Кизеловского угольных бассейнов. На месте милиция выдавала людям паспорта, разрешалось перевозить к себе семьи. Как и все прошедшие спецлагеря, они становились на учет в местных органах госбезопасности[438].
Помимо разгрузки спецлагерей эта мера осуществляла градацию «коллаборационистов» — речь шла «о бывших старостах, ставленниках и пособниках оккупантов, в отношении которых нет основания для привлечения к уголовной ответственности и которые за время содержания в лагерях показали себя хорошими производственниками»[439], т. е. в основном о не покидавших пределы СССР старостах и полицейских. В спецлагерях их должны были сменить более опасные для власти «коллаборанты», захваченные уже на территории Германии: бойцы национальных легионов, РОА и других военных организаций.
В октябре 1944 г. перед НКВД встал вопрос о жителях западных областей СССР, мобилизованных в немецкую армию. Согласно указанию Петрова еще от 17 августа того же года всех их следовало сосредоточить в Темниковском лагере № 58 для военнопленных[440], т. е. они воспринимались как солдаты противника. Однако 20 сентября на имя Сталина поступило письмо из лагеря для военнопленных № 188 от группы литовцев-граждан СССР с просьбой послать их на фронт[441]. Круглов и Петров 18 октября написали на имя Берии рапорт, в котором указали, что в лагерях УПВИ содержатся эстонцы, литовцы, латыши, поляки и молдаване, которые состоят в гражданстве СССР, были в 1944 г. мобилизованы в немецкую армию и взяты уже Красной Армией в плен. Подсчитали тогда только жителей прибалтийских государств — их нашлось 5.967 человек[442].
После этого их сосредоточили в Таллинском спецлагере № 0316, туда же планировалось направить их соотечественников, не служивших в немецкой армии, но работавших на строительстве оборонительных сооружений и также находившихся в лагерях ГУПВИ[443]. К февралю 1945 г. они оказались и в Калининском спецлагере, однако в плане трудового использования приобретение оказалось сомнительным — как сообщал Шитиков Чернышову, «первые поступления этого контингента в спецлагеря (Калинин, Таллин) показали, что большинство из них нетрудоспособные и больные, требующие немедленной госпитализации. Докладывая вышеуказанное, прошу ваших указаний ГУПВИ — предавать в спецлагеря только здоровых годных к физическому труду»[444].
Повсеместный поиск советских граждан в лагерях для военнопленных начался после директивы Петрова от 30 декабря 1944 г. — в большинстве их не нашлось, но отдельные лагеря сообщали о 100, 500, 1000 и даже 2.732 гражданах. К 27 июня 1945 г. среди военнопленных в лагерях НКВД было выявлено 4.267[445], а к 8 сентября — 22.369 граждан СССР[446]. Судя по всему, среди попавших в плен солдат вермахта еще долго после окончания боевых действий находились не желавшие признавать себя советскими подданными[447].
В 1944–1945 гг. в спецлагеря из различных источников поступали самые разнообразные категории контингента. Так, в Краснодарском спецлагере содержались «проститутки, сожительствовавшие с немцами»[448]. Вопрос о женщинах-проверяемых остро встал в феврале 1945 г., для них предписывалось создать в ряде спецлагерей отдельные зоны (№№ 315, 240, 283, 302, 308, 314, 310, 048, 140, 174). Шитиков дал указание 24 марта 1945 г. начальникам ПФП отправлять женщин в ПФЛ № 0324 на станцию Шатура[449].
На особом положении были представители репрессированных народов — после завершения проверки их отправляли к семьям в депортацию вместо передачи в военкоматы или кадры промышленности
