Синан и Танечка - [22]

По вагону двинулась рыжая проводница, проверяя билеты. Когда она дошла до их мест, Ирка выложила перед ней документы сразу на всю группу. И та заржала басом:

– Тургруппа? Ну-ну.

Сидевшая сбоку Надежда Павловна, бывшая учительница физики в школе, потупилась. Щеки ее налились свекольным цветом. Ей, кажется, страшно неловко было, что она вынуждена была сменить благородную профессию и стать торговкой. Расположившийся напротив нее усатый Петр Андреевич забарабанил толстыми пальцами по столу и уставился в окно. А Ирка нахально отбрила проводницу:

– А че, рожами не вышли? Какие-то проблемы?

– Да мне, то что, хоть симфонический оркестр. Белье брать будете? – отозвалась та.

Ночью, когда все улеглись, Ирка потащила Таню в тамбур курить. Таня сама не курила, просто стояла, глядя на проносящиеся за окном редкие золотые огоньки. А Ирка рассказывала, махая сигаретой, как указкой:

– Вот ты молодец, Танька, что решилась. Это сейчас верное дело, кто поумнее, уже сообразили. Сама посмотри, кто с нами едет. Сплошь бывшие. Бывшая училка, бывший научный сотрудник, бывший начальник базы. А почему? Да потому, что за их знания никто теперь не платит. А жить-то надо на что-то. Тут уж если мордой будешь крутить, с голоду сдохнешь.

– Они все уже не в первый раз? – спросила Таня.

– Да нет, конечно, – фыркнула Ирка. – Насобачились. Только некоторые до сих пор все переживают. Как Надежда эта. Видела, она ж чуть со стыда не сгорела, когда проводница просекла, кто мы такие. Как же, педагог – а шубами торгует.

Ирка откинула голову и звонко расхохоталась, сверкая зубами.

Таня знала уже, что Жженый, как она и думала, Ирку бросил. И в своей симпатичной однушке она после этого прожила не долго. Вскоре Жженый выставил ее оттуда, заселив на место Ирки новую пассию. Она же вместе с Таней сняла комнату на окраине, туда и перетащила огромные тюки с шубами, которые сбывала в том самом меховом салоне. Правда, вскоре тюки опустели, Ирка собралась в новый рейс и, как и обещала, взяла Таню с собой, одолжив денег на первую закупку.

– Да ничего, как дело пойдет, отдашь, – отмахивалась она от Тани. – А мне с тобой вдвоем и самой сподручней. Все-таки свой человек, надежный.

Ночью колеса поезда отстукивали свою убаюкивающую мелодию. Спящий вагон размеренно дышал. Кто-то похрапывал, Надежда Павловна тоненько посвистывала во сне. Серая штора надвинута была на окно не до конца, и в образовавшуюся щель временами заглядывали фонари, освещая темный состав белыми вспышками.

Таня лежала, растянувшись на койке, забросив руки за голову, смотрела в пластиковое донышко верхней полки, исчирканное кривыми надписями: «ДМБ-88», «Цой – жив», и думала, что с каждым часом, с каждой минутой становится все ближе к Асеньке. Пускай найти ее будет непросто, пускай она пока даже не представляет, с чего начнет. Но зато они будут на одной земле, под одним небом.

Интересно, какая она сейчас? Ей ведь уже почти четыре года, совсем большая. Наверное, волосы у нее отросли и уже заплетаются в косички. А глаза – все такие же, умные, цепкие и прозрачные, как вода в лесном ручье. И она разговаривает, конечно, разговаривает. Наверное, болтает вовсю. Таня вдруг подумала, что разговаривает Ася, конечно, на турецком, русские слова, наверное, совсем забыла. И от этой мысли внутри заболело.

Дорога была утомительной и скучной. Чувство новизны вскоре притупилось, и Таня начала томиться в поезде. Нельзя же было бесконечно вглядываться в мелькающий за окном пейзаж.

Кажется, и ее попутчики к вечеру следующего дня измаялись, потому что постепенно все стянулись к ним с Иркой. Вскоре на столе откуда ни возьмись появились бутылки пива и вина, «челноки» соорудили нехитрую закуску. Кто-то сбегал к титану и принес несколько залитых кипятком китайских растворимых супов в стакане. Надежда Павловна пожертвовала на общее застолье отварную курочку, которую запасла из дома. У Славки, студента, оказались колбаса и сыр.

Замелькали стаканы, зазвучали тосты: за успех поездки, за всеобщее процветание. Потом разговор как-то сам собой перетек на оставшихся дома близких. Надежда Павловна начала рассказывать о недавно родившемся внуке:

– Всего шесть месяцев, а уже такой смышленый. За ложкой тянется, сам хочет есть.

– И моя Асенька так делала, – поддержала Ася.

– А у вас, Танечка, разве дети есть? – удивился Петр Андреевич. – Вы такая молоденькая, я думал, вчерашняя школьница.

– Есть. Дочка, – закивала Таня.

– А с кем же она осталась? – заинтересовалась Надежда Павловна.

И тут вдруг в беседу вклинилась Ирка.

– Ой, да хорош сочинять! – прикрикнула она на Таню. – Болтает она, не слушайте. Мы с ней одинокие и свободные, как две звезды, – и, толкнув Таню в бок, заливисто расхохоталась.

А позже, вечером, когда все снова разошлись по своим полкам, шепотом отчитывала ее:

– Слушай, ты что, всем подряд собираешься рассказывать свою стремную историю? Про похищение детей и вот это все? Да тебя за чокнутую примут. Мне напряги в группе не нужны, поняла? Держи язык за зубами.

У Тани от ее отповеди неожиданно заныло в груди. Не то чтобы она так уж стремилась всем и каждому рассказать про постигшее ее несчастье. Но то, как Ирка прервала ее рассказ, то, как отмахнулась от ее истории и заставила всех поверить, что ничего подобного не было, будто бросало тень сомнения на сам факт существования Асеньки. Тане и без того все чаще начинало казаться, что дочка только примечталась ей, привиделась в сладком сне. Ирка была единственной из ее окружения, кто видел Асю, держал ее на руках, точно знал, что она была. И от такого ее поведения становилось тоскливо и муторно.