Сильнее смерти - [61]

В течение нескольких минут он перегруппировал свои силы. Четырьмя ротами он ударил по левой колонне противника и быстро рассеял ее. Роты итальянцев, оказавшись разорванными, поддались панике и обратились в бегство. Партизаны бросились за ними, загнали в дефиле и там прикончили.

Вернувшись назад, Шолая обнаружил, что через оставленные ими позиции уже прошли усташи, что они продолжают продвигаться на Шипово. Он не стал ввязываться с ними в бой, а устремился в их тыл, направив на высоты перед Шипово часть сил во главе с Белицей. Мысль работала четко и быстро. В его распоряжении было лишь несколько рот, а фронтом служила долина родной Пливы. Он тогда, конечно, не мог предвидеть, что за этот бой Югославия воздвигнет ему памятник, а народ увековечит его имя.

Через высоту и лес Шолая вышел на позиции моторизованных частей, артиллерии и тыловых подразделений врага. Быстро оценив обстановку, он дал приказ на атаку.

Атака партизан была неожиданной, смелой и стремительной. В стане врага возникла паника. Солдаты не успели даже взяться за оружие, как все было кончено.

Захватив пушки и минометы, Шолая приказал открыть из них огонь по врагу с тыла и направил свои роты на Шипово. Атакованные с тыла усташи начали разбегаться. Не видя иного выхода, многие из них бросались в мутные волны Пливы.

К вечеру бой закончился. С трофеями и пленными отряд двинулся в Шипово.

За три дня отряд очистил долину Пливы от противника, обложил с трех сторон Яйце и начал упорную борьбу с засевшим в городе гарнизоном.

V

В последние дни осени Проле получил приглашение прибыть на конференцию военных партийных работников и немедленно отправился в путь. Провожая его, Шолая наказал:

— Скажи там, что четникам надо объявить войну.

— Я думаю, и об этом пойдет речь, — ответил Проле. — Только пока я не вернусь, ты веди себя спокойно. Ну, будь здоров.

Проле поехал через Герзово, обходя опорные пункты четников, затем повернул на Млиништу и оттуда начал спускаться к Дрвару. Ему было приятно видеть дымки над лесопилками. Они напоминали ему о прошлом, особенно о том, как в Боснии вспыхнула революция. Проле прибавил шагу, радуясь близкой встрече с товарищами.

Конференция открылась рано утром и продолжалась весь день. В низком барачном помещении свыше двухсот делегатов внимательно слушали ораторов, сменявших друг друга. Над головами людей клубами поднимался табачный дым и через многочисленные щели в стенах устремлялся на волю. Несмотря на такую «вентиляцию», в бараке было очень душно.

Проле сидел рядом с Бешняком. Тот, широко расставив ноги, уперся каблуками в перекладину впереди стоящей скамьи и внимательно слушал выступления.

— Как ты думаешь, Шолая согласится на это? — спросил его Проле.

— А ты убеди его, тогда согласится.

— Неужели ты серьезно полагаешь, что он может пойти на мирную встречу с четниками?

— Все будет зависеть от того, насколько убедительно удастся тебе разъяснить ему эту меру руководства народно-освободительного движения. Речь идет не о том, чтобы брататься с четниками или потакать им, а о том, чтобы помешать им вовлечь в свою преступную деятельность новые тысячи людей.

— Да, но руководство требует вступать с ними в переговоры.

— Ну и что? Почему не пойти на переговоры, если они имеют смысл?

— Эх, лишь бы Шолая понял это, — сокрушенно проговорил Проле и в который уже раз полез в карман за кисетом. Он привык курить, когда надо было подумать.

На трибуне в это время появился новый оратор. Бешняк тронул Проле за руку.

— Сейчас слушай внимательно, — прошептал он. — Этот товарищ ненавидит четников не меньше нас с тобой, но он понимает линию партии.

У человека, поднявшегося на трибуну, было худое лицо с выступающими скулами и впалыми щеками, тонкий нос, над которым возвышался широкий покатый лоб. Голос у него был звонкий, с металлом.

— Мы настаиваем на переговорах не потому, что питаем иллюзии относительно подлинных намерений офицеров королевской армии. И не потому, что рассчитываем на успех этих переговоров. Мы делаем это прежде всего во имя того, что наша линия требует вовлечения всего народа в борьбу против оккупантов.

Еще с апрельских событий офицеров королевской армии преследует жажда заговорщической деятельности, и они до сих пор катятся по этой дорожке, ничуть не заботясь о своей чести и авторитете. Наши же намерения всегда были добрыми, но мы не имели возможности осуществить их полностью. Так, во время войны мы призывали к всеобщему отпору захватчикам, офицеры сделали его невозможным, разложив армию изнутри. В настоящее время мы выступаем за беспощадную борьбу с врагом, они же выдвигают вопрос о целях нашей программы. Разве не показывают факты, что они ничему не научились? Ради спасения капиталов шайки предателей они готовы пожертвовать самым главным достоянием нашей страны — ее народом.

Проле чиркнул спичкой, чтобы зажечь потухшую папиросу, устроился поудобнее и стал еще внимательнее слушать оратора.

— …Почему мы идем на переговоры? — продолжал тот. — Несомненно, не только потому, что среди офицеров королевской армии имеются отдельные трезво мыслящие люди, которые не хотят повторения апрельских событий, а потому, что мы не можем быть равнодушными к судьбам тысяч солдат, которых четники ведут по гибельному пути.