Сильнее смерти - [60]

— Я думаю, что и Ленин пришел бы в ярость, если бы узнал, как плевичане предали меня.

— Э нет, друг, — рассмеялся Проле, — он никогда не терял самообладания. Ленин знал, что есть много людей колеблющихся. Надо научиться руководить ими. И ни в коем случае не выпускать их из-под своего влияния, не отдавать их врагу, не терять политической бдительности. И еще — уметь исправлять свои ошибки. В общем, надо вернуть плевичан назад, — закончил Проле.

— Я больше не буду уговаривать их вернуться. Даже если бы захотел, все равно бы не смог. Теперь, если в бою встречу кого под кокардой, буду бить их беспощадно.

На другой день разгорелся бой. Итальянцы, усташи и домобраны[8] двинулись на Шипово. Солдаты в черной, зеленой, грязно-серой униформе смешались в колоннах, взбирались на холмы и возвышенности, рассредоточиваясь перед наступлением. Было их около тысячи. Вместе с пехотой на позиции прибыла артиллерия.

Перед боем Шолая заблаговременно расположил пять своих рот на выгодных рубежах, а затем вместе с Проле проехал на левый фланг к лесу, где должны были находиться четники. Дело в том, что в последние дни партизаны и четники поделили между собой секторы. Четники располагались левее дороги на Шипово и должны были защищать подступы к Драгничу и Герзово, а отряд Шолаи охранял долину Пливы, и в частности прикрывал дороги на Плеву и Янь.

— Если четники отступят, народ им этого не простит, — говорил Шолая, который все эти последние дни тратил много сил, чтобы побороть в себе желание отомстить четникам. — Если же будут драться как следует, не стану я их трогать.

— Единственно боязнь, что народ от них отвернется, может заставить их принять бой, — заявил Проле, после той памятной ночи пришедший к выводу, что четникам чужды какие-либо благородные побуждения. — А вообще-то, они, судя по всему, продолжают свою старую апрельскую песню, — заключил он.

Они поднялись на небольшую высотку напротив Драгнича, откуда были хорошо видны позиции четников. Местность в районе, занимаемом четниками, была покрыта отдельными группами деревьев и кустарников. По склонам по направлению к Пливе тянулись змейки каменных изгородей, покрытых вьющимися растениями.

— Ладно, поехали обратно, — предложил Проле. — К вечеру будет ясно, что они думают на самом деле.

Шолая, с трудом оторвав взгляд от трех фигур, стоявших на вершине скалы в отдалении, направил коня вниз по склону высоты.

— Что они думают, мне известно, — сказал он, — хотелось бы знать, как они драться будут.

Бой начался около десяти часов утра. Сначала противник провел короткий артиллерийско-минометный налет, затем в наступление пошла пехота. Учтя прошлый печальный опыт, вражеские солдаты теперь продвигались рассредоточенно. Разбившись на небольшие группы, они стремились использовать в качестве укрытия и средств маскировки складки местности, кусты, канавы и на всякий случай прочесывали местность впереди себя огнем из стрелкового оружия.

Уже на исходе первого часа боя положение партизан стало критическим. Противник глубоко вклинился на левом фланге в оборону четников. Самое удивительное было в том, что оттуда вообще не доносилось звуков боя.

— Левый фланг в опасности! — крикнул Белица, поднимаясь с земли.

Шолая оторвался от пулемета, юркнул за каменную изгородь, вскочил на коня и помчался галопом, не обращая внимания на свист пуль. Выскочив на опушку рощи, он увидел группы отступающих четников. Прямо на него мчались плевичане, забросив винтовки за спины. Среди них он узнал Бубало, Колешко, бородатого Змаеваца, Гачуна Нику, Симана и других. Подняв над головой плетку, Шолая бросился к землякам и начал жестокими ударами сгонять их в кучу.

— Выходит, вы для того в четники пошли, чтобы итальянцев в дом пустить! — кричал он, размахивая плеткой. — Чтобы винтовку, как палку, на плече носить! Чтобы предавать! Обманывать!

— Кум, стой! — слышал Шолая чей-то плаксивый крик.

— Симела! — вопил Колешко.

— Да хватит же! — хрипел Бубало, но Шолая продолжал наносить удары.

— Предатели, дезертиры, убегаете! — кричал Шолая, направляя на них своего коня. Все, что пережил он в ту памятную ночь, но не высказал, все, что он хотел тогда сделать, но не сделал, все, что долгие годы носил в себе, но скрывал, и еще многое другое он вкладывал сейчас в слова и удары. Рука у него уже устала, ломило мышцы, а он никак не мог остановиться. И лишь когда вокруг собралась толпа четников, которые, озираясь на наступавшего противника, все же не смогли преодолеть своего любопытства и приблизились посмотреть на невиданное зрелище, лишь тогда Шолая прекратил махать плеткой.

— Убирайтесь отсюда, сволочи! — гневно крикнул он и бросился между ними.

Его могли и убить и задержать, если бы он не был так стремителен, а они так испуганы.

— Убил! — кричал Колешко, вытирая кровь с лица.

— Все кости переломал! — стонал Симан.

Бородатый Змаевац поднял с земли винтовку и выплюнул кровь. Подошедший Дренко посмотрел на разгром, учиненный Шолаей, вынул носовой платок и молча вытер пот со лба.

А Шолая спешил к своим. Доскакав до них, он соскочил на землю и приказал сменить позицию.