Сигналы великанов - [8]

— Слезай! Убью! — кричал Дудкин, стуча кулаком по стремянке так, что вся она дрожала.

Увидев, что Тонька спускается, Дудкин угомонился и ждал у нижней лестницы. Тонька сделал вид, что хочет ступить ногой на последнюю стремянку и упасть в руки гневногo отца, но вдруг перекинулся через перила, повис на руках, охватил ногами столб, скользнул вниз по нему и кувыркнулся мимо Дудкина за корпус цеха…

Мальчишки брызнули за ним…

— Убью! Стой! — заревел топоча и щелкнул затвором Дудкин…

Не взвидев света, Тонька прыгнул в канаву, из канавы на забор — и в склад заводского старья, наваленного грудами меж крыльев заводского корпуса…

III. Кулюкушки

Пробежав мимо куч старых ржавых труб, прожженных варочных котлов, чугунного лома — Тонька забежал под длинный навес склада. Это самое оно и есть место заводских мальчишек: тут все как нарочно приспособлено для игры в кулюкушки — иной раз так спрячешься, что и не найдут, да и сам выберешься не сразу.

Тонька шмыгнул под навес, туда, где лежал на боку клепанный из полуторадюймового железа бак в виде бочки — в поперечнике примерно футов восемь[7].

На днище его в средине лаз: пролезть одним плечом взрослому, а сверху на другом — патрубок и флянец для восьмидюймовой[8] трубы. Тонька влез через люк в бак, лег на дно и притаился…

Скоро он услыхал топот босых ног, и d бак просунулись следом за тюринским Ванюшкой Стенька Пыж и Семка Мохнач…

— Ребята, он бежит за мной? — испуганно спросил друзей Тонька Дудкин…

— Чего там, друг, бежит. Не до того. Ты все бы баловаться. Знаешь: от Лимана генералу, в бок наш броневой идет. А нам велели драться, чтоб генеральский поезд задержать. А тут «его» тепленького и накроют!

— Так «он» пока что завод весь разобьет!

— Нук-что ж. Пускай, говорит, и разобьет. Держитесь, говорит, до ночи! А там видать!

— Ну, да, «держись» — спорил Тонька. — Он как давнет нас танком. Мокренько сделает, да и пошел дальше. Кабы у нас хоть одно орудие. А пулеметом разь его прочкнешь? Постой, никак ударило…

— Не, это наши что-то в корпусе ворочают — пулеметы, что ли, ставят. Краснов велел стрелкам залечь в кюветах по кустам. Как генеральский поезд подойдет иль моторы, так со всех сторон огонь…

— А бабы с девочками как же?

— Спирин увез. Ну и ревели! Да и ребята все почти сбегли с бабьем. Вот ты да мы — и все тут.

— Нам бы тоже надо взять оружие, — предложил Мохнач. — Винтовки-то я знаю где. И патронов ящичек. Возьмем?

— Да, возьми! Папанька меня стукнет, и дух вон.

— Чего же делать-то?

— Чего делать, давай сразимся в три листика, — предложил Стенька.

— Идет!

Стенька достал из кармана старую пухлую колоду карт, с округленными от давней игры уголками. Сдали.

— Хлюст козырей! — про себя воскликнул Тонька, вскрыв карты.

Ему везло. Мохнач проигрывался. Игра шла на пуговицы. Мохначу пришлось спороть остатное с пиджака, — и дело доходило до того, что хоть и со штанов спарывай— срам!

Меж тем время шло. В котле стемнело: масть не различить — значит и на дворе сумерки, Мохнач бросил карты: не буду больше.

Тут в первый раз и ударила глухо «очередь»—из орудия: раз, два! — вторая ближе, и началась ружейная трескотня — пулеметов еще не слыхать — надо быть: подходит неприятельский бронепоезд.

На дворе и в корпусе послышались голоса и крики. Мальчишки, кроме Тоньки, вылезли из котла и убежали. На дворе бухнула шрапнель, и из заводского корпуса затарахтели пулеметы…

Тонька слушает крики и стрельбу, лежа на вогнутом дне котла, как в качалке; вспоминается утро — паровоз в упоре, аэроплан и гусь, вздунутый вентилятором в поднебесье… Тонька мечтает:

— Вот бы такую штуку придумали: надеть крылышки, камышком свернуться, потом тебя из трубы—«пуф!» в небо — крылышки развернул и полетел — хорошо!

Тонька весело дрыгнул ногами — и почуял, что котел под ним качнулся, — дрыгнул посильней — котел качнулся снова. Тонька вскочил и стал, стоя внутри, раскачивать котел с боку на бок, потом наступил на покатую стенку — стенка уступила ноге, шагнул еще— опять… Тонька засвистал и заухал: котел катился под его шагами по асфальтовому полу склада, — потом глухо ударился о что-то и загудел.

— До стены дошел! — сообразил Тонька, повернулся и, наступая ногами, покатил котел в другую сторону, пока опять ударясь о что-то (столб! — подумал Тонька) котел остановился.

— Понес обратно!

Тонька протрубил, как стрелочник, ответил паровозным криком и, фукая и шипя, покатил котел от столба до стенки…

Умаялся.

IV. В огне

Чаще рвалась шрапнель. Ее разрывы в котле, где сидел Тонька, отдавались колокольным гулом. Что-то грохнуло и градом застучало по крыше.

«Кирпичи… должно, трубу свалило!»

Тонька притих, свернулся в уголке котла и слушал, пяля глаза в непросветной темноте. Опять что-то грохнуло, и в люке котла зарябило зарево красного света.

«Должно, корпус зажгли! Ишь, наши-то забегали»…

На дворе стреляют пачками — словно рвут коленкор. Пулеметы вдруг смолкли. Только ухали разрывы — и пачками стрельба из винтовок. Рикошетом под навес склада залетела пуля, щелкнула остро молотом в котел и, зумкнув, улетела, заколотилась осенней мухой между стен и замолкла.

На дворе настала тишина. Слышен треск пламени. В люк светит ярко. «Кабы не сгореть мне», — подумал Тонька и хотел вылезть из котла и бежать из склада; и тут услышал голоса. Бежали, бранясь; шли, несли что-то тяжелое несколько человек. Тонька притаился. Что-то складывают близ котла на пол, стучат приклады об асфальт.