— Из-за такого пустяка все дело стало. Старались, старались! Денег что ушло! Трудов уж и не говорю.
— В том-то и дело, что это не пустяк.
— Как же нам быть теперь?
— Я вот что думаю, братишки. Из Москвы теперь едет масса нэпачей. Мы будем на пристанях следить за ними…
— Зачем? Не понимаю!
— А видишь ли, они угощают своих дам и сами кушают шоколад!
— Ага! Я понял! Дда! Шоколад!..
— Вынь из кармана платок. Оботри губы!
Разговор идет в крапиве и кустах на откосе… Вечер. В павильоне наверху играет музыка. Разговаривают, лежа на траве, — их трое: Клерк Максвелл, Жорж Арко и Володька Поульсен. Им всем вместе нет и сорока лет. Младшему Володьке Поульсену— одиннадцать. Это он и воскликнул:
— Дда! Шоколад!
И грустно вздохнул. Жорж Арко сердито повторил:
— Володька, говорю тебе, вытри губы, слюнтяй.
— Ну ты, бе-граф, не больно задавайся! — сказал В. Поульсен, сжимая кулаки и бычась.
Жорж Арко вспыхнул. Вот этого-то он и не выносит. Конечно, Георг Арко был граф — он бывший граф, или сокращенно «бе-граф», но нельзя же без конца тыкать его буржуазным происхождением. Жорж Арко вскочил на четвереньки и ударил Володьку Поульсена головой в живот. Володька охнул и хотел ответить Жоржу, тот увернулся и удар пришелся в грудь Максвеллу.
— Ну, что ж, давай! — воскликнул Жорж Арко.
— Постой, товарищи!
Максвелл просунулся меж Поульсеном и Арко, готовыми сразиться.
— Все забыли! Володька, Жорж, помни клятву: сигналы великанов!
Арко и Поульсен опомнились и ворча повалились на траву. Максвелл улегся между ними и примирительно болтал:
— Вы квиты, будет! Один ударил, другой ответил. Баста. Ты, Вальдемар, не прав, конечно, напоминать Жоржу то, что он давно забыл: его высокое происхождение. Хотя и ты все требуешь, чтобы Володька вынул из кармана носовой платок. Ты знаешь, что у него в кармане нет платка. И даже не карман, а одна дыра… Это тоже, ведь, значит, тыкать пролетарством… И, конечно, шоколад прекрасная вещь, но пока, — я говорю о переходном периоде, — пролетариату недоступен.
— Ну, понес свое!
— Постой. Слушай: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Соединимся — у нас будет шоколад. Для меня, впрочем, не это важно. А пока нам это на руку, что есть люди, которые кушают.
— Жрут! — мрачно поправил Володька Поульсен.
— Пусть по-твоему — которые «жрут» шоколад — если это тебя утешает. Главное, нам соединиться! А поэтому: наша задача не упустить из виду ни одного гражданина, ни одну гражданку, которые кушают, или, по более удачному выражению Вальдемара, жрут шоколад.
— Ты мне скажи, зачем мы следить должны? — спросил Вальдемар.
— Постучи себя в лоб указательным перстом!..
— Ну?
— Постучал?
— Постучал.
— И ничего?
Максвелл и Жорж Арко покатились по траве и нарочно громко хохотали…
Вальдемар Поульсен плюнул и, смущенно улыбаясь, говорил:
— Ну, я понял! Чего грохочете, черти… Это вы на счет станиоля? Верно, Макс?
— Охо-хо-хо!
— Аха-ха-ха!..
Арко с Максвеллом катались по траве, поджимая животы. Нахохотались, Максвелл сказал:
— А ты, Володя, у нас неглупый парень. Идем, товарищи.
— Я возьму с собой Марсиану?
— Ладно, Володя, бери, с ней ты скорее выпросишь!
Володька знал, что Марсиана дома. Постучал в парадное крыльцо. Но вместо бойкого топота Марсианы из-за двери послышалось старческое шарканье. Не дожидаясь, когда отворят дверь, Володька юркнул за бочку под водостоком и притаился.
— Кто там?
Дверь открылась, и на крыльцо вышла косматая старуха с запором в руках. Осмотрелась кругом, проворчала:
— Охальники! Думала Марька, а это кто-то балуется. Видно, нынче мазуту пролили мало.
Старуха постучала о крыльцо запором и погрозила:
— Я вас! Кто баловат? Кто в дверь стучит?
Володька промолчал. Старуха постояла на крыльце и ушла в дом.
Из слов старухи Володька понял, где искать Марсиану, и прямо от крыльца бегом на пассажирскую. Пути и платформы пусты, скорый отошел. Только на запасе подали для дачного состав, и смазчики заливают буксы[1] нефтью и постукивают по колесам длинными молотками: не лопнул ли бандаж на колесе, чтобы выкинуть больной вагон.
На главном пути шныряют несколько малышей — мальчишек и девчонок с засученными рукавами. Они собирают горстями вместе с грязью и песком мазут: там и тут стоят меж шпал зелено-черные лужицы, пролитые паровозом и из букс. Из горсти дети льют мазут в жестянки.
И Марсиана с худыми ручонками, голыми чуть не до плеча, в желтых потеках нефти. Она, подобно трясогузке, перепархивает от лужицы к лужице, но отстает. У всех жестянки полны, а бидон Марсианы почти пуст…
— Ого! Придется подсобить тебе, Марсиана! — сказал Володька и засучил рукава… Завидев лужу, подбежал к ней, оттолкнул другого мальчугана и, зачерпнув полные горсти, стал лить густую нефть в бидон Марсианы.
— Неспособно! Ты ходила бы с воронкой.
Пока в узкое горлышко бидона сливается (и мимо!) нефть, другие вычерпали лужу до сухого…
— Эх, ты! Постой! Идем!
Володька увидал, что по ту сторону вагонов старый смазчик поставил лейку на землю, а сам вертит собачью ножку — закурить.
— Айда, Марсиана!
Володька шмыгнул под вагон, подкрался сзади с бидоном Марсианы, схватил лейку и начал лить в бидон из лейки старика мазут…