Сибирский юрт после Ермака: Кучум и Кучумовичи в борьбе за реванш - [19]

Федор Иванович в грамоте заявлял о своих наследственных правах на Сибирский юрт, вытекающих из факта выплаты дани Кучумом и его предшественниками Ивану IV, и обвинял хана в отступлении от этого законного порядка и нападениях на российские владения. Именно «за такия… грубости и неправды» юрт был у него отобран силой. Царь объявлял, что нс посылает большую рать для окончательной расправы над Кучумом, гак как, во-первых, ожидает от него челобитья и раскаяния в своих «винах и неправдах»; во-вторых, «тому четвертый год», т. е. около 1593 г., хан, оказывается (вновь пожалеем об утраченных дипломатических документах!), присылал своего представителя Мухаммеда с грамотой, в которой просил вернуть ему юрт, отпустить к нему племянника Мухаммед-Кула и изъявлял готовность быть под «царскою высокою рукою».

Мухаммед-Кула, давно обжившегося на Руси, Федор не захотел отправлять в Сибирь, но пообещал (то ли устно послу, то ли в ответной грамоте) «тебя… устроити на Сибирской земле царем» — заметим: не в Сибирском царстве, которое теперь принадлежало московскому государю! Далее излагалась ситуация с оттоком Ку чумовых подданных в разные страны (это должно было продемонстрировать адресату информированность правительства о сибирско-татарских делах), указывалось на прочную власть царя в поволжских татарских ханствах — Казани и Астрахани. В заключение вновь формулировалась угрожающая возможность послать на Кучума «рать с вогненным боем» и повторялось предложение стать «на Сибирской земле царем», зависимым от Москвы. Хану предлагался выбор места жительства — «здеся, в нашем государстве московском, при наших царских очех» или же «на прежнем своем юрте, в Сибири».

Б.Р. Рахимзянов полагает, что «к 1590-м гг. Сибирь более не являлась юртом Кучума, но скорее была московским владением. К этому моменту Москва приобрела как реальную силу, так и титульную возможность (? — В.Т.) "сделать его ханом в его бывшем юрте"». Царь Федор «уже мыслил Сибирь как свою». Эту трактовку событий казанский историк подкрепляет рядом аргументов: царское послание как «повеление», призыв к «службе» государю, предложение Кучуму ханствовать в пределах Сибири как российской территории[229]. Все это в целом резонные рассуждения. Однако, как будет показано ниже, официальное включение бывшего Сибирского юрта в состав подвластных царю земель произошло, вероятно, несколько позднее и отразилось в царском титуле.

Очевидно, одновременно с царским посланием сочинил свое письмо Абу-л-Xайр. С возвращавшимся домой сибирским посольством Мухаммеда 1593 г. (?) он уже направлял отцу грамоту с предложением, чтобы тот явился к государю сам или прислал в Москву одного из царевичей. Но ни того, ни другого хан не сделал. Теперь Абу-л-Xайр повторяет предложение «быти при его царском величестве» и, будучи удостоенным государева жалованья, жить на Руси или в Сибири. В дополнение к царскому посланию и ссылаясь на могущественного дьяка А.Я. Щелкалова — тогдашнего российского «канцлера», Абу-л-Xайр прельщал отца перспективой получить от самодержца города, волости и денежное жалованье «по твоему достоинству», подобно другим подданным царям и царевичам.

Письмо Кучума воеводам обнаруживает, с одной стороны, нежелание становиться московским подданным[230], с другой — готовность наладить мирные отношения («ныне попытаемся мириться — любо будет на конце лучше!»). Оно начинается с сомнения, имеют ли воеводы царскую санкцию на переговоры с ханом. И у них, и у «белого царя» хан просит «иртишского берегу», т. е. дозволения беспрепятственно проживать и кочевать в прииртышских степях. Затем следует «челобитье» о посылке Кучуму вьюка с лекарствами для больных глаз, который был конфискован русскими у направлявшегося к нему бухарского посольства. Хан упоминает о своих послах — неизвестном из других источников Сююндюке, побывавшем в Москве («белого царя очи видел»), и Бахтыуразе — том, который привез в Тару цитируемую грамоту. Перед завершающим заявлением о своем стремлении к миру он дает понять, что располагает силами для продолжения конфликта, если не удастся договориться: «А с ногаи есмя в соединеньи, и только с обеих сторон станем, и княжая казна шатнетца», т. е. возможны набеги на государевы владения с двух сторон, сибирцев и ногаев.

Не случайно П.И. Небольсин метко назвал этот документ смесью молений и угроз[231]. Анализ состояния Ногайской Орды на исходе XVI в.[232] показывает, что «соединенье» с ней, пожалуй, не смогло бы дать хану никаких преимуществ. В то время мангытская знать разделилась на враждующие группировки, возглавлявшиеся сыновьями покойных биев Дин-Ахмеда и Уруса. Эти группировки изготовились к схватке за власть. Надвигалась кровавая смута, которая началась в 1598 г. со страшной сечи на реке Сакмаре. В том бою полегло множество воинов с обеих сторон и сложил голову ногайский бий Ураз-Мухаммед — зять и давний союзник Кучума, в прошлом первый обладатель наместнического пнула тайбуги, привнесенного в Ногайскую Орду из Сибири. Это событие в историческом сознании окрестных тюркских пародов отложилось как глобальная катастрофа, начало исчезновения погаси с исторической арены — см. дастан «Ормамбет-бий», распространенный у ногайцев, казахов, каракалпаков и др.: «Когда умер Ормамбет-бий… Были разорены десять санов ногаев…». У поволжских татар эта фраза об Ормамбет-бие (Ураз-Мухаммеде) стала нарицательной для обозначения древнего общенародного бедствия и даже превратилась в пословицу