Шургельцы - [72]

— Николай Николаевич, вы меня звали?

Она была похожа на русскую: нос прямой, белолицая, светловолосая, голубоглазая.

— Вот этому парню как-то помочь надо. Может быть, вместе с ним сходишь к кладовщику? — Николай Николаевич написал несколько слов на листке бумаги и протянул Ванюшу. Ванюш прочел подпись: «Заместитель директора».

— Извините за беспокойство. Большое спасибо, — поблагодарил Ванюш.

— В жизни все случается, — сказал Николай Николаевич. — Когда я с фронта возвращался, ночевал у одного старика в вашем селе. Звали его Хвадей, фамилия Кириллов. Он меня как родного сына встретил, угостил, велел истопить баню для меня. Замечательный человек. Здоров он?

— В прошлую зиму скончался. Всем селом с почестями хоронили.

— Жаль старика. — Николай Николаевич встал из-за стола и неловко покачнулся. Ванюш увидел, что он на протезах.

— У него, мне помнится, сын и дочери есть, передай им от меня привет. Скажи — от русского солдата, безногого…

— Непременно передам. — Ванюш сердечно пожал руку Николаю Николаевичу.

Вместе с девушкой они пошли по заводскому двору.

— Хороший человек ваш заместитель директора, — сказал Ванюш.

— Очень даже. Жаль, с ногами у него так… Да и другое горе ему выпало: жена под бомбежку попала в Белоруссии, сын тоже погиб.

— Да, что война наделала… Сколько людей загубила, разорила народ. Не будь войны, разве бы мы ездили на тощих лошадях да овес клянчили? — невесело сказал Ванюш.

— Теперь многие приезжают сюда на таких лошадях, даже доски не могут увезти, машину нанимают. — И прибавила равнодушно: — Да разве стоит из-за этого расстраиваться? Я знаю, сама жила в колхозе. Там часто скотина издыхает.

Ванюш удивился.

— Да ведь это очень плохо, — серьезно сказал он.

— Конечно, плохо. Потому я и ушла оттуда, чтоб глаза не видели…

И вдруг она спросила:

— Вас Ваней зовут? Вы любите песни петь?

— Да, меня в деревне зовут Ванюш. Откуда вы знаете, что я люблю песни петь?

— Вчера подслушала, как вы пели. Я ведь живу с вами по соседству.

— А, вот оно что! Точно, пели мы вчера, новую песню учили…

Они дошли до амбара — высокого, просторного. Дверь была просто заложена, не заперта, — значит, кладовщик был где-то поблизости. Девушка побежала его искать. Ванюш присел на бревно и сразу почувствовал усталость в ногах, ломоту во всем теле — лучше бы и не садиться.

Вместе с девушкой подошел мужчина в клеенчатом плаще со связкой ключей в руке. Сказал неласково:

— Пораньше бы пришли…

— Ладно уж, лошади у них голодные, — заступилась за гостя девушка.

— Овес в этом сусеке, насыпайте. — Кладовщик открыл амбар и постучал о дощатую стенку закрома. — Мы к празднику готовимся, а тут всё приходят и приходят, — проворчал он.

— Признаться, у меня и мешка-то нет с собой, — смущенно сказал Ванюш.

— У вас, как у той бедной хозяйки: испекла бы хуплу[10], коли было б мясо, да вот муки нет.

— Вроде того получается, — признался Ванюш. — Думали через три дня возвратиться, а пришлось целую неделю жить.

Девушка старательно держала мешок, а Ванюш доставал пудовкой овес и насыпал.

— Ваня, приходите сегодня вечером в комбинатский клуб, споете с нами. Мы еще вчера хотели вас пригласить.

— Не откажусь, если товарищи согласятся.

— Очень будем вас ждать.

— Далеко до вашего клуба?

— За новым двухэтажным общежитием. Не так далеко. К семи вечера ждем.

— Раньше времени мы работу бросить не можем.

— Тогда к восьми, и то хорошо. Подруги очень обрадуются. — Но глаза ее сказали, что она обрадуется больше всех.

Ванюш опустил голову.

— Смотрите, как запылились. Потом меня ругать будете.

— Подумаешь! — беспечно сказала девушка. — На молотьбе приходилось и не такую пыль глотать.

— Вы давно в райцентре?

— Второй год только.

— Интересно, кто же на вашем месте прошлой осенью на молотьбе работал?

— Старики и старухи да мальчишки, — равнодушно ответила девушка. — Молотьба да прочие колхозные дела — не для молодежи.

Ванюш посмотрел на нее настороженно, но промолчал, а девушка радостно говорила:

— Здесь мне нравится. Каждый вечер в клубе бываем, молодежи много. Не как в колхозе.

— Кто у вас дома остался?

— Отец и мать. Братишка даже на этом заводе не захотел работать, в Чебоксары поехал. В деревне такая скука, хоть беги. В клубе не топят, кино редко приезжает. Спектакли ставить не с кем.

— Так это оттого, что вы все разъехались.

— Я хотела в большой город, папа не разрешил. Ладно уж, работай в Шемурше, говорит.

Девушка сдула с рук пыль, поправила прическу.

— А из вашего села молодые тоже уезжают?

— Вот беда-то — не уезжают, — ответил Ванюш и прибавил печально: — И я не уезжаю, хоть и мытарства терплю.

— На вашем месте с таким голосом я бы полдня в деревне не жила. Чего это вы, Ваня?

— Не получается этак. Нельзя, — сухо сказал Ванюш, вскинул мешок на плечо, вынес, поставил к весам. Девушка в это время вынула круглое зеркальце, взглянула на себя, провела пальцем по тонким крашеным бровям, поправила кудри.

Тут и кладовщик подошел. Они взвесили мешок, записали.

— За вторым скоро придем, — сказал Ванюш, взвалил мешок на спину и пошел. Девушка долго смотрела ему вслед, до тех пор, пока он не скрылся. «У кого бы расспросить — женат или нет. Хорош больно, а в деревне живет…» — думала она о Ванюше. Время шло, но она не торопилась, ей было приятно ждать, и в то же время она боялась, что он вот-вот подойдет, так же ловко поднимет тяжелый мешок и уйдет. А ей хотелось немного побыть с ним рядом и хоть бы тайком поглядеть в его темные глаза.