Шургельцы - [59]

— Обком? — глухо переспросил Шихранов. — По-моему, и мы, председатели, состоим в номенклатуре обкома. По-моему, разрешить нельзя председателем как мячиком играть.

— Пока что обком ему верит больше, чем всем остальным. К тому же на прошлых выборах я сам еле-еле прошел в состав райкома. Треть голосов потерял.

— Выходит, актив района и вас не очень-то одобряет? Вы уж не обижайтесь за такой грубый вопрос… Но ведь знать-то надо.

— Нам друг от друга сейчас секретов нечего держать.

Митин подозвал Шихранова поближе.

— На ваше отчетное собрание я приехал, можно сказать, по твоей просьбе. Почему — сам понимаешь…

— Благодарю вас за это, низко кланяюсь.

— Благодарить еще рановато. Но помни: от наступления нужно уметь перейти к отступлению.

— Да, новым духом понесло, — горестно сказал Шихранов. — Рухнули все мои планы.

— Какие это планы? — поинтересовался Митин.

— Эх, и не спрашивайте, как вспомню — сердце разрывается. Чернозем у нас хороший, урожайность мечтал поднять, первым рассчитаться с государством. Раньше просто — нажал, хлебосдачу выполнил, отрапортовал — и чист. Раньше ведь он…

— Не будем называть фамилий, друг мой, — остановил его Митин. — Кто знает…

Шихранов даже назад откинулся, так был встревожен, раздражен.

— Они теперь говорят, что телега-де наших надежд устарела, катится не по нужной колее, не туда вроде бы мы ее, свою телегу, завезли, в общем, дескать, думать мы заленились.

— Ведь и на наших плечах не пустые горшки… — весь встопорщился Шихранов.

— Как бы там ни было, я уже обжегся однажды, — сказал Митин, качая лысеющей головой.

Шихранов то и дело растирал живот, курил папиросу за папиросой. Посмотрел на часы.

— Пойдем, жена небось заждалась, — сказал он наконец.

— Нельзя. Будем живы-здоровы, в другой раз приду. А то нас и так считают… — Митин положил руки крест-накрест.

— А я так думаю, — возразил Шихранов, — пойдешь — скажут, что мы снова заодно, а не пойдешь — могут подумать, что райисполком больше за меня не заступится.

— Все же лучше, если при людях мы подальше держаться станем.

Митин пожал Шихранову руку.

Шихранов долго смотрел ему вслед из окна. Очень уж что-то ссутулился, по-стариковски тихо, неуверенно шел Митин. У Шихранова сжалось сердце.

Оставшись один, он стал расхаживать по комнате, все вспоминал тех, кто на собрании говорил колкости, выкрикивал дерзости. Решил сесть, записать все, но не успел. Дверь распахнулась, ворвалась Люля — последняя жена ветсанитара Трофимова. Вся грязная, растрепанная.

— Сереженька, привет тебе!

Шихранову пришлось подать ей руку.

— Почему ты, Сережа, так хмур? Нездоровится? — кокетливо спросила она и, не дожидаясь ответа, вытащила из сумки, висевшей у нее через плечо, какую-то бумажку и протянула Шихранову. — Это тебе повестка.

— Какая еще повестка? — удивился Шихранов.

— Ты же, Сережа, грамотный, прочти.

Шихранов надел очки: «Ответчику гражданину Шихранову С. С.» — прочитал он.

— Я — ответчик? За что это мне отвечать?

— Вот за что. Хлеб, принадлежавший моему бывшему мужу Трофимову, растранжирили, меня не спросив.

— Я дал указание его хлеб не выдавать. Это ложь, клевета!

— Не горячись, Сережа. Я же говорю: хлеб моего бывшего мужа Екима ваше правление, не спросив меня, отпустило ему. До того я уже разошлась с Екимом, — значит, и хлеб надо было разделить на двоих. Ты же знаешь, Сережа, — протянула она томно.

— У меня нет времени таскаться по вашим судам. Завтра я должен присутствовать на собрании. — Шихранову очень хотелось совсем выгнать Люлю, да что-то боялся. Столько неприятностей в один день!

— Ах, вот как, товарищ Шихранов? Сейчас я тебе не нужна? Не забывай, Сережа, наши с тобой дела одним этим не закончатся. — Люля гордо выпрямилась, откинула голову назад. — Говорю же, не только для этого пришла. Другие долги есть.

— Ты чего болтаешь, чего ты? У меня перед тобой никаких долгов нет. Между нами никогда никаких делов… — Шихранов засуетился. — Убирайся ты!

— Есть, есть долги… Зря ты артачишься, — холодно сказала Люля.

— Не болтай, очисти помещение, говорю тебе!

— Теперь гонишь? — истерически закричала Люля. — Краше меня, что ли, нашел? — Она, раскрасневшись, стояла перед Шихрановым, топала ногами. — Забыл, что ли, как за мной по ночам бегал, когда жена твоя беременна была? А?

— Заткнись, клеветница! — закричал и Шихранов.

— Завтра же пойду в райком и доложу, добьюсь исключения из партии! Скажу, что из Шургел только из-за тебя ушла. Я тебя выучу! Из-за тебя на мне одежи не осталось, — все кричала она, подходя к Шихранову вплотную и бесстыдно приподнимая подол.

Шихранов испугался, понизил голос:

— Ну, чем я могу помочь тебе? У меня у самого семья большая.

— Когда я тебе нужна была, ты про свою семью забывал? А теперь — семья? Вот сейчас пойду к тебе домой и все расскажу Урине! А завтра в райком!

— Да успокойся ты, Юлия Лазаревна, не кричи, люди услышат.

— Пусть слышат, узнают, увидят, какой ты, что со мной сделал. — Люля завизжала дурным голосом, словно поросенок, которого режут. Заплакала: — Он и не думает помочь, он меня еще и оскорбляет, люди добрые!

— Ну что, что тебе нужно? — спрашивал Шихранов в отчаянии.