Шургельцы - [56]

— Мама, зачем человека гонишь? — Сухви вошла в комнату.

— В своем доме я хозяйка, пусть катится отсюда! — Лизук широко распахнула дверь и вышвырнула боты Чегесь в сени. — Ума не нажила, жить по-человечески не научилась. Теперь мое дитя сбиваешь?! Пусть духа твоего здесь не будет!

Чегесь быстро выскочила из избы.

— Я вам покажу, — шипела она, разыскивая в сенях боты. — Пойду вот и скажу Ванюшу, что теща его бешеная собака…

— Уноси ноги, пока кочергой не достала! — крикнула Лизук.

Чегесь схватила боты и в одних чулках выбежала на улицу.

— Что ты наделала? Разве нельзя было по-человечески? — чуть не плакала Сухви. Она сложила и собрала книги в портфель и, взяв пальто, пошла к двери.

— Опять к ней? — чуть слышно, обессилев, спросила мать. Она пошла было к постели, но не дошла, упала на пол. Сухви кинулась к ней. — Подай водички, дочка. Когда повестку об отце принесли, вот так же сердце зашлось…

— Сейчас, мама, сейчас подам. — Сухви напоила мать и побежала за фельдшером.

В окнах читальни был свет. Сухви зашла: может, там Анук? Девушки повернулись к ней. Анук была среди них.

— Что с тобой, Сухви?

— Со мной-то ничего, мать занемогла. Не сможешь ли помочь, Анук?

— Что с ней?

— Сердце, сердце…

Анук взяла лекарство, вышла вместе с Сухви. Вскоре в читальню заглянул Ванюш.

— Только что здесь Сухви была, — сказали ему девушки, — увела с собой Анук. Твоя теща, говорит, сильно заболела.

— Вот что? — испугался Ванюш. — Пойду и я, — может, потребуется помощь.

Прохладный весенний ветер ворвался в открытую дверь. Девушки с минуту помолчали, потом Манюк спросила:

— Хвекла, как ты думаешь, если бы сказали, что мать Ванюша заболела, Сухви побежала бы так, как Ванюш?

Хвекла не сразу ответила.

— Не знаю, — наконец сказала она.

— Вы вместе учитесь, вместе ходите. Если ты не знаешь, кому же знать, — приставала Манюк.

Хвекла подумала и ответила:

— Сухви, она любить человека может, но она ни на кого не похожа. Если бы мать Ванюша заболела, может, и не пошла бы она. Я ее как следует не знаю…

— А какая она? Способная? Умная? Сердце у нее горячее? — все настойчивее спрашивала Манюк.

— Она способная, а умна ли — не знаю. Вот горяча слишком, — сказала Хвекла задумчиво. — Покоя нет в ней, веры нет, а без веры какая же любовь? Ну и набалована очень.

— Да и Ванюша ни за что к девушкам приписывает. Так ведь? — сказала Манюк. — Я-то уж своего мужа никогда не обижу ревностью. — Манюк дотронулась до руки Хвеклы. — Я от тебя не скрою. Если бы Сухви Ванюша не любила, я бы сама его любить стала.

— Да что ты! — ахнула Хвекла.

— А что она его мучает? Я Ванюша жалею.

— Жалеть-то мало, помочь им надо. Сухви надо так сказать, чтоб она со стыда сгорела, засовестилась.

— Хочешь жить — живи, иначе я за него выйду. Так ли сказать? — засмеялась Манюк.

— Может, и так, — с грустью сказала Хвекла. — А попробуй-ка скажи, Сухви живо все твои перышки выщиплет.

— Ой, тогда не буду!

— А что же говоришь: «Жалею Ванюша». Не только жалеешь, а словно даже любишь его, — улыбнулась Хвекла, поправляя на младшей подруге платок.

— А кто не любит Ванюша? И ты страдала по нем, только виду не показывала. Да и Прась, наверное. А только он, он-то уж не бросит Сухви и не полюбит другую. Да и правду сказать, очень она хороша и голос какой прекрасный.

Ванюш подошел к высокому дому на Сюльдикассах, стал у ворот. Сколько раз он поджидал под этими ветлами свою любимую! Он тогда и думать не думал, что так все будет, ему казалось, что они всегда будут жить счастливо и радостно.

«Нет, больше я так не могу, — сказал он себе сокрушаясь. — Должна же она меня понять. Эх, Сухви, если б можно было показать тебе сердце, увидела бы, что, кроме тебя, никого там нет. Не поверила бы клевете».

Ванюш решительно взошел на крыльцо, постучал в дверь.

— Откройте.

— Кто там? — Сухви выглянула в окно.

— Я, Ванюш. Сказали, что теща больна. Вот я и пришел. Не запрячь ли лошадь, Сухви?

— Нужно будет — сами пойдем и запряжем, товарищ Ерусланов. А вы за нас не беспокойтесь и нас, пожалуйста, не беспокойте.

Окошко захлопнулось. Ванюш остался стоять на крыльце.

ОТЧЕТНОЕ СОБРАНИЕ

Шихранов повесил трубку, вытер носовым платком вспотевший лоб.

— Товарищ Митин уже прибыл для проведения отчетного собрания, — заявил он. — Выйду-ка ему навстречу.

Счетовод вынул из шкафа желтую папку, захватил бумагу для протокола, две ручки и, войдя в кабинет председателя, посмотрел в окно. Шихранов быстро шагал посредине улицы — только пыль клубилась. «Вот ведь не понимает, — покачал головой Никонов, глядя вслед удалявшемуся председателю. — Неужели не чувствует, чем пахнет? Времена новые надвигаются, а у него хвост к краю проруби примерз. Эти Мешковы привыкли кота в мешке продавать. Вот теперь и расхлебывай. Тэк-тэк, надо отсюда убираться. Свяжешься с этими Шихрановыми и Мешковыми, невесть какие края придется повидать. Эх-хе-хе, и как только это получилось, что народ правления не слушается? Благо, сам Митин приехал собрание проводить…»

Никонов подумал-подумал и твердо решил уходить с работы. Он взял чистый лист бумаги, опустил на нос очки и сел писать:

«Прошу отпустить с работы, так как расшаталось здоровье и глаза видят скверно».