Шургельцы - [102]

— Пруххе до него далеко. Это люди разные. Я и сама знаю. Но сердцу не прикажешь.

Салмин понял, что Прась тяжело говорить о Пруххе, и он стал ей рассказывать, как Ванюш, пользуясь воскресным днем, созвал всех парней, девушек и школьников и повел их на болото.

— Молодец Ванюш. Оскорбили его, унизили, а он себя в руки взял.

Прась вытерла глаза, забеспокоилась.

— Ой, что теперь обо мне подумают? Что скажут? Если видели, как я бегала по улице, как у мельницы стояла… В последний раз на него хотела взглянуть… Ефрем Васильевич, я ведь такая, я раз люблю, то уж все готова отдать. А он не понимает…

— Поймет еще. Ты не переживай. Я думаю, он вернется, — сказал Салмин.

— А мне теперь — хоть не возвращайся. — Прась вытерла последние слезы, взглянула туда, куда уходили ребятишки, парни и девушки, с лопатами и носилками. Их нагоняли две подводы с досками.

— Признаться, я и сам так думаю, — согласился Салмин. — Хотел тебя утешить…

Лошадь ускорила бег. Издали увидели их ребятишки, замахали руками, подбросили картузы в воздух и бегом пустились к оврагу. Вскоре их не стало видно, лишь звон голосов разносился далеко…

Ванюш стоял на берегу болота, объяснял, как нужно работать, просил, чтобы были осторожными, не падали, в грязь не лезли, ходили только по доскам, проложенным на козлах. Бригадирами назначили Ягура и Маркела.

— Канавы будем рыть, как дуб-батюшка растет: самая большая канава — ствол дерева, боковые канавы — ветки и дальше все мельче и мельче. Школьники, вы только в свободное время приходите, уроков не пропускать. Бригадиров слушаться, как учителей.

— Да мы все смирные! — закричал мальчишка.

— Ну особенно-то смирным быть ни к чему, — сказал Ванюш. — Тут тоже с умом надо. А то заклюют… Ну, бригадиры знают, как и что делать. — И крикнул протяжно: — На-чи-най!

Работа закипела. С хлюпаньем вытаскивали лопаты из тины.

— Лопаты друг у друга чистите, — советовал Маркел. — Далеко не заходите, увязнете по шею. За нарушение сниму с работы, отправлю домой.

— Причем безо всяких актов, — поддержал его Ягур басом и запел:

Приуныли лягушечки,

Высохнет болотце.

А, как известно, без воды

Мы ни туды и ни сюды.

— А ты, товарищ бригадир, сочини про девушек-красавиц, — сказал Маркел.

— Давайте споем песню, — предложила Хвекла, взглянув на Маркела.

— Ванюш, запевай.

Так они работали два дня, а на третий круто похолодало, задул северный ветер. Но молодежи все было нипочем. Школьники прибегали каждый день помогать: интересно ведь с большими поработать. Ни одного дня не пропускала и учительница Нина Петровна. Одевалась она по-рабочему, в стеганку, резиновые сапоги, работала наравне со всеми, споро, умело. И опять, увидев Ванюша, краснела, была грустна. А когда Ванюша не было, становилось ей еще тоскливее, совсем неинтересно.

Подвезли дрова, два больших котла, на берегу оврага вырыли яму, вбили колышки, поперек них положили толстые железные прутья, подвесили котлы. Манюк и Хвекла стали поварихами, начистили картошку, нарезали сало, ждали, когда привезут воду. Время подходило к обеду, водовоз запоздал. Ребятишки никак не могли дождаться, кое-кто даже пытался попить воды из болота, но Маркел предупредил:

— Отчисляю всех, кто нарушит правила гигиены! — И, засмеявшись, сказал ребятам: — Эй вы, будущие солдаты, надо терпеливее быть.

И ребята смирились.

Каждый день сюда приходила и Прась. Поработает со всеми и уйдет на ферму. Она была молчаливой, говорила мало, но работала хорошо. От этого становилось ей легче на душе. Подруги ей ни словом не напоминали о Пруххе, не хотели причинять боль.

Прась собралась в село. Она выхлопотала в городе мазь от чесотки и хотела выходить больных лошадей еще до наступления морозов.

— Погляди там, где водовоз, — попросили ее.

Не прошло и получаса, как Прась была на конном дворе. Обошла всех поставленных в изолятор лошадей. Одной недосчиталась. Стюпан сказал ей, что приходил Мешков и без разрешения запряг больную лошадь. Стюпан чуть не подрался с ним — силенок не хватило удержать. Вот только что уехал за картошкой. Торопится, боится, что его обделят.

Девушка показала, как лечить больных лошадей мазью, вымыла руки, побежала к амбарам, — может, Мешков там.

Не успела завернуть за угол конюшни, увидела, что Мешков с женой едут к амбарам на пустой телеге. Прась пошла им навстречу, поравнявшись, резко выдернула из рук жены Мешкова вожжи.

— Кто разрешил запрягать больную лошадь?

— Тебя не спросили, — отрезала Маринэ.

— Слезайте немедленно, — приказала Прась.

— Нам картошку надо перевезти. Мы не можем каждый год колхозу за спасибо свою картошку отдавать, — заворчала Маринэ. — Ты, часом, не за преда осталась?

— Я зоотехником работаю. Успели бы со всеми вместе получить. Всем будут развозить по домам.

— Видали мы, как развозят: руками дай, ногами собирай! От сына Спани дождешься.

Это вывело девушку из терпения.

— Ты что, хочешь, чтоб тебя с телеги столкнули? — спросила Прась, вся потемнев.

— А ты, чурбан, что сидишь? — ткнула Маринэ мужа в бок. — Девчонки испугался?

— Не буду я ввязываться. Сама делай как хочешь. — Мешков спрыгнул с телеги и отошел в сторонку. — Это не лучше сына Спани… Старуха, пока я тебя не поколотил, слезай. Слышишь, квашня немытая? — Он так дернул ее, что она упала с телеги. Поднявшись, полезла на мужа с кулаками. Прась встала между ними, разняла сильной рукой, пустые мешки с телеги взяла, сунула в руки Маринэ, повела лошадь на конный двор.