Штольни, тоннели и свет - [9]

— Не был я в общежитии — это хорошо помню.

— А вы что скажете? — кивнул председатель женщинам.

Повариха обиженно дернула подбородком:

— Выходим…

— Выходют… — перебил голос из заднего ряда. — А как масло на обед — так десять грамм вместо пятидесяти…

Работяги зашумели, председатель застучал кулаком: при чем тут масло?

— Выходим мы, а он нас…

— А он их… — снова встрял возмущенный голос: — Лагман из вермишеля — пятьдесят копеек. Гнать бичевку, заворовалась!

Драка была забыта.

— Затирухой кормят, обвешивают, цены завышены! — шумели, оживая, сгоняя с лиц последние следы хмеля. И я тогда подумал, может, драки вовсе не было?

Позже Абиш сказал, что она была и на славу: досталось многим. За полночь, когда, казалось, все разобрались и успокоились, открылась дверь в вагончик, в мутном свете луны нарисовалась повариха с кухонным ножом, у которого был обломлен острый конец, а раздатчица взрывчатки держала в руке чайник с кипятком. Женщины жаждали мщения.

— Этот Лунин по кургану проехал на тракторе. Хулиган! — по-азиатски чертыхнулся Абиш. — Пока он крутился возле занятого туалета, я женщин пугнул. — Признался и, довольный собой, добавил: — Это справедливо!

Я, конечно, не мог во всем согласиться со стариком, но все слышанное мной о той драке, казалось очень уж нелогичным.

Собрание решило уволить по статье повариху, заодно и раздатчицу взрывчатки.

Возмущались Славка-бич, с ним двое работяг времен Харина: повариху уволили — значит, отменялись ужин и завтрак. Этим жлобам что? Они привезли с собой сала, мяса. А если у тебя ни дома, ни жены — помирать, да?

Утреннее солнце было по-весеннему ярким, а воздух обжигал зимней свежестью.

Бочка с водой для умывания промерзла, под вентелем полыхал факел. Эту пивную бочкуприцеп на резиновом ходу Славка-бич и, Шмидт когда-то украли в Чилике.

Над долиной все выше поднималось солнце, быстро теплело. Зевая и кашляя, рабочие втискивались в юрту на раскомандировку, рассаживались на раскладушки, стулья, стояли вдоль решетчатых стен. — …Кто я — проходчик или строитель? — возмущался хмурый мужик. — Второй заезд плотничаю… Работу давай!

— В который раз поясняю, — терпеливо потряхивал кипой бумаг Лева. — Тоннель — наши деньги. Но не можем мы сейчас начать врезку, не готовы. А работы по благоустройству поселка — это сто пятьдесят тысяч на план. За счет чего и натягиваем вам зарплату.

Кто-то громко проворчал:

— Как прошлый раз говорил, так и вышло: опять не туда вели дорогу.

— Начальство ошибается — начальство платит, — с усмешкой успокоил его Лева.

— А если бы ничего не делали весь заезд? Всем — выгода! — не унимался ворчун. — Ищете, чем бы народ занять? Массовики-затейники!

Славке-бичу, проходчику-взрывнику высшей квалификации выпало крыть линолеумом пол в привезенном, но еще необжитом вагончике-раскомандировке.

— Ведро надо, битум, — обиженно засопел он.

— Поищи, — предложил Лева.

— Где ж я найду? Ты даешь работу, у тебя пусть голова болит, как ее сделать.

— Уж кто бы, — обиделся Лева. — Ты же из ветеранов!? Я помню, как из ничего делали план по триста процентов…

— Время было такое, — огрызнулся Славка. — Короче, где ведро и битум?

— Прибивай гвоздями! — безнадежно отмахнулся начальник участка.

К полудню разгулялось полуденное солнце, нагревая вагон. Обливаясь потом, Славка четырехдюймовыми гвоздями прибивал цветные квадратики линолеума к плитам из прессованных опилок. Не лезли в них гвозди, гнулись. Славка прикидывал: работы часа на два, но надо растянуть на всю смену, часто курил, сплевывая горечь с одеревеневшего языка, а время будто остановилось. Водки бы вместо тухлой воды!

Между столовой и юртой юлой вертелся бульдозер. Ванька-сварной учился управлять трактором… Нашел место, где учиться… И! Ап! Салага! — рухнула сырая еще кирпичная кладка. Сашка Горшков, по согласию, замещавший повариху, высунулся из окна кухни, захохотал, размахивая поварешкой.

Ночи были холодны, жестяные вагончики промерзали, их подтапливали всем, что удавалось найти или украсть: днем строили стену, ночью ломали на дрова. За полночь, когда утихли голоса и умолкла дэска, Лева бесшумно крался по поселку, выслеживая соблюдение «сухого закона», тенью пробирался в жилье, откуда долго доносились возбужденные голоса. От одной из коек несло застойным пивом. Лева чиркнул спичкой, бесшумно шмыгнул носом и осторожно приподнял край одеяла. Ни подушки, ни матраца под ним не было, на голой сетке лежала человеческая голова с запавшими азиатскими глазами, язвительно усмехалась ртом в усах и бороде. Лева с перехваченным духом склонился, не веря глазам. Голова возьми и подмигни. Разряд тока прошиб начальника через резиновые сапоги и вышвырнул из вагончика.

Списать увиденное на глюк-синдром он не мог: всего-то неделю пил в городе.

Пытался по трезвости сдать гостехнадзору экзамен на допуск к взрывным работам.

Дородный Технадзор засыпал его на самых простых вопросах, да еще с юмором. Добрые люди надоумили пригласить к речке, поставить коньячок, подмаслив подсунуть бумагу на подпись. Но пить с Технадзором пришлось с неделю, прежде чем тот поставил зачет.

И вот, лежал Лева в юрте на раскладушке, сердце трепыхалось, как птенчик в гнезде. Не верил, чтобы за какую-то неделю — белая горячка… Конечно же, работяги подшутили.