Штольни, тоннели и свет - [10]

Утром на раскомандировке начальник участка угрюмо сопел, клонясь над бумагами. Оторвался от них, обвел собравшихся пристальным взглядом, изобразив на лице иронию, спросил:

— Иванов! О «сухом законе» разговор был?

— А что? — стал разглядывать кончик тлевшей сигареты медлительный и солидный проходчик.

— С Шалобаевым вчера пил?

— Мы шумели, дебоширили, мешали кому-нибудь?

— А «сухой закон»?

— Как его понимать? Этот закон только для рабочих? Мастера позавчера ого как навеселе были.

— Это ты заметил, когда вечером в юрту заходил? — Лева придал лицу выражение надменной иронии.

— Когда надо, тогда и заметил, — проходчик поплевал на тлевший окурок и швырнул ее за порог.

— Короче, Иванов, пишите объяснительную на имя начальника управления.

Шалобаев — тоже. Я говорил: с пьянством будем бороться.

— Да пошел ты… со своей объяснительной, сопляк. Никогда я их не писал. Принесу заявление на увольнение… При таких заработках да еще…

— За компанию вместе с двумя доброй волей написал заявление третий: Горшков.

Опытные рабочие собрали вещи и через полчаса стояли на дороге, ожидая попутку на Кок-Пек.

Оставшиеся притихли. Лева шмыгнул носом:

— Обойдемся! Но от пьянства избавимся.

— Ивану Ивановичу до пьяницы, как мастеру до министра! — наигранно, похолопски засмеялись работяги.

Днем, когда все разошлись на работы, Лева вошел в незапиравшийся вагончик. Как и ночью, на койке без матраца лежало одеяло, под ним бугрилось что-то, похожее на человеческое тело. Дрожащей рукой Лева приподнял край одеяла — на сетке была брошена спецодежда.

— Чертовщина! — пробормотал начальник. — Надо же? Всего неделю… А померещилось.

В середине заезда на участок приехал главный инженер управления Кудаков, суетливый и рассеянный, с красными воспаленными глазами. Лева, сунув руки в карманы, встретил его с независимым видом, потом сопровождал, вышагивая рядом, раскачиваясь с бока на бок. Показывал погреб, кирпичную пристройку возле столовой, фундамент под будущую контору. За Левой запуганными дворнягами волочились два новых мастера, один, краснощекий малолетка, вчера только объявился.

На пару со взрывником-бурильщиком Клюшкиным я работал на горе. Бурили скалу пневмоударным самоходным станком, смотрели сверху, как подкатил участковый зилок, из кузова выпрыгнул краснощекий и неловко выбрался новый мастер… Тихий, — подсказал Клюшкин. Лева внешне как-то уже сник и полинял после раскомандировки, независимый вид тоже был им утрачен. Тихий боязливо ежился, опасливо жался то к начальнику участка, то к другому мастеру. Главный размахивал руками, показывая, что все здесь делается не так, и указывал, как надо, при этом перебирал ногами в туфлях на тонкой подошве, приплясывал и скакал.

— Гляди-ка, — хохотнул Клюшкин. — Как вытанцовывает, падла! Знать, крепко вдуло вышестоящее начальство.

Кудаков, широко ступая, стал подниматься по дороге в нашу сторону. За ним плелись два мастера и Лева. Главный подскочил к станку, не глядя, сунул нам свою холеную бабью ладошку. Клюшкин почтительно выключил воздух, умолк грохот коронки по граниту и обнажился стрекочущий голос главного:

— И здесь та же история… Бурите под скалу?! Сколько же надо взрывчатки, чтобы проработать эдакую махину?

— Десятый год дороги делаю, — приблатненно качнул головой Клюшкин. На его бугристом обветренном лице расплылась насмешка.

Кудаков выдергивал вбитые маркшейдером колышки — разметку скважин, устанавливал их иначе, отходил, щурился, прикидывал, указывал, как и под каким углом бурить. Клюшкин облокотился на станок, закурил, своим видом выражая презрение:

«Тешьтесь, голубки, коли делать нечего!» Главный засеменил дальше вдоль скалы.

— Бурить-то где? — в спину спросил Клюшкин и сплюнул.

— Бурить не надо, — обернулся Кудаков. — Поднимайте снаряд, отгоняйте станок: будете ополаживать склон.

Клюшкин опять мотнул головой, будто вытаскивал из кармана нож.

— Ха!

Краснощекий кивнул ему, как старому знакомому:

— Главный, наверно, взбучку получил от Такырбаса, а тот сверху. Теперь надо делать вид, будто место под врезку тоннеля готово, — пацан сказал и тут же осунулся под взглядом Левы.

Мы отогнали станок, полезли на скалу с легкими оборочными ломами, чтобы сбросить шатающиеся камни. Далеко внизу расстилались тугаи, на полянах видны были пасущиеся дикие козы. Клюшкин смотрел на них, вытирал подшлемником мокрое лицо, восхищенно бормотал:

— Кайф — не работа! Чем пылью-то дышать?.. И кого благодарить? Главный вздрючил Леву, Главного — Такырбас, того, наверное, — министр! Пидор на пидоре! А что выше делается — того ни один кум не знает. И это зовется волей! Ну и жизнь, однако!

К концу смены мы лежали на террасе, защищенные от ветра гребнем скалы.

Пригревало солнце, опять внизу остановился зилок, тупая морда кабины с оскалом радиатора шевельнула ушами-дверцами, на разные стороны выпрыгнули Лева и Кудаков, из кузова скакнул розовощекий мастер, Тихий измученно, враскорячку свесил ноги с борта. Клюшкин толкнул ногой камень, он с грохотом полетел вниз, к машине. Лева и главный замахали руками. Клюшкин потянулся и снова зажмурился на солнце.

После смены нас вызвали в юрту. Там уже сидели Славка-бич и Димка-китаец.