Штольни, тоннели и свет - [29]

Грустновато возвращаться в знакомые места, даже если с ними связаны не лучшие воспоминания. Припекало. В этой долине редко была нормальная температура: или жарко или холодно. Но сегодня светило солнце, и дул легкий прохладный ветерок. Спрятавшись в какую-нибудь расселину от ветра, можно было загорать.

Жив ли Абиш? Где он? Два года я не был в этих местах и ничего не слышал о старике, шел к могильнику, а он, возможно, давно был затоплен. И чем ближе я подходил к нему, тем безнадежней казалась мне эта поездка.

Я прошел мимо пустого, притихшего поселка. Женщина-казашка на крыльце общежития выбивала палкой цветастый ковер. Хлопки эхом отзывались со стороны взрыв-склада. Женщина на секунду застыла с поднятой палкой, глянула на меня из-под руки, и опять зазвучало: «уп! уп! уп!»

Сразу за поселком открывался вид на водохранилище. Я помнил в тех местах кряжистые тополя и зелень тугаев, колючие заросли облепихи. Там, где ветер когда-то гнул ветви, теперь рябили волны.

Черные бугорки могильника были чуть видны, дорога, пересекавшая его, уже затягивалась чахлой травкой. Я бросил сумку, подошел к знакомому холмику, возле него на картонном блоке, прямо на солнце, лежали куриные яйца. Кровь тяжело застучала в висках — неужели старик здесь? Я протиснулся через знакомый ход и будто попал во вчерашний день. Абиш сидел на каменном полу, склонив голову. На его коленях лежал закамуфлированный меч. Трещины в камне были грубо замазаны раствором, к потолку привязан лист оцинкованного железа. С него капала вода. В углу стояла заплесневевшая лужа. Я молча сел против старика, он поднял глаза и сказал, будто мы расстались вчера:

— А, пришел?!

— Плохо у тебя, — сказал я, озираясь. С листа капало прямо на спину.

— Ничего. Сделали канал, польют поля, вырастят урожай, станут богаче — взорвут плотину, посадят тугаи и станут уважать мертвых. Здесь будет музей. Надо только переждать лет сто или двести.

— Сделал бы землянку в другом месте! — посочувствовал я, кивая на лужу в углу. — Теперь тут тихо, не ездят, не взрывают. — И предложил: — Хочешь, помогу?

— Нельзя, — ответил Абиш. — Здесь мой вечный дом. Ждать буду.

Я был рад, что сумасбродный старик жив, что нашел его. Сейчас это казалось невероятным до такой степени, что походило на сон. От прилива теплых чувств я хлопнул его ладонью по плечу. Абиш встрепенулся и осторожно, двумя руками, как передают новорожденного, протянул мне меч. Рукоять была обмотано кожей, лезвие оклеено какой-то дрянью, но я помнил, что таит под собой это рванье и мусор, протянул руки, и неожиданная тяжесть легла на мои ладони.

— Я знал, что ты придешь, — сказал старик. — Ждал, когда повзрослеешь.

Вообще-то я шел к нему за советом, по крайней мере, мне так казалось. И вот в одно мгновение все было решено, и говорить больше не о чем.

— Как же ты без него? — спросил я, качнув на руках тяжелую полосу.

Абиш усмехнулся тонкогубым впалым ртом.

— Мертвому не убить мертвого. Такырбас — мертвый, я — не живой. Яйца видел?

Я кивнул и спросил:

— Зачем оставил на солнце — протухнут.

— Пусть протухнут! Если мертвый притворяется живым, нужно сделать, чтобы от него пахло мертвечиной. Такырбас еще приедет?!

Я не стал переубеждать старика: пусть надеется. Вышел из землянки, положил меч в сумку и застегнул молнию. Еще можно было успеть на последний автобус из Чунжи.

* * *

Я долго ждал: маячил в холодном переулке, высматривая вход в контору.

Пришлось часами сидеть в заброшенном сортире, посматривая в щель между досок на окно кабинета. Только через несколько дней совпало все, что требовалось: ушла в магазин секретарша, служащие подались в столовую, шофер еще не приехал, и приоткрылось окно в кабинете управляющего трестом.

Я беззвучно спрыгнул с подоконника на мягкий ковер за спиной Такырбаса, сунул руку в спортивную сумку и стряхнул ее с меча. Солнечный луч с клинка чиркнул по полировке дорогой мебели. Я схватил начальника за воротник, выдернул из кресла, швырнул к стене, прижал бритвенной заточки лезвие к холеному горлу и впервые лицом к лицу заглянул в его глаза. Холод пробежал по спине — вместо них были две цветные стекляшки.

С воплем я отскочил, замахнулся и с силой опустил меч на гладкий лоб, целясь в переносицу. С поразительной легкостью клинок распорол тело и костюм до промежности.

Две живые половинки начальника стояли у стены и смотрели на меня, вразнобой лупая ресницами по стекляшкам глаз.

Я бросился к двери — только на мгновение обернулся и успел заметить, что в кабинете стоят два совершенно одинаковых Такырбаса. Один их них спокойно шагнул к креслу и сел. Я выбежал из кабинета, чуть не сбив с ног секретаршу. Шофёр схватил меня за плечо, но, лязгнув зубами, стал оседать на пол. Я прикрыл меч полой плаща и выбежал в переулок, только теперь понимая, почему Абиш расстался с дорогим оружием и предпочел коробку яиц за трешник.

Ночью я позвонил Клюшкину и рассказал все. Тот недавно вернулся с заезда, отсыпался, скорей всего он не поверил мне, но вида не подал. Только хрипло вздохнул в трубку:

— Ничего с ними не сделаешь. Кудаков теперь начальник управления, Тихий — главный инженер. У обоих на глазу пробиваются бородавки. Может, они уже и не люди…