Што ён страціў? - [2]
— Чалавек ты не маленькі — не прыбядняйся. Справа іншая, што мы — больш на віду. Нас цяжка падабраць, каб гаспадары былі; ніякі інстытут не падрыхтуе добрых старшынь... Але калі ўжо натрапілі на гаспадара, то яго падтрымліваюць, яго ведаюць ажно ў ЦК, з ім лічацца. Вунь такі, як Арлоўскі, на ўсю краіну грыміць. Мы — сіла... Мы кормім народ...
Анатоль зноў усміхнуўся, зноў тыкнуў пальцам у дужку акуляраў і неяк нясмела заўважыў:
— Я асабіста заўсёды лічу, што народ корміць... цябе... мяне... усіх. І ты пісаў так.
— Ты мяне на слове не лаві. Вядома — народ... Хто гэта можа аспрэчваць? Любы прыхільнік культу асобы не адважыцца... Я проста не так сказаў... Добры старшыня калгаса, вядома, сіла, ад яго шмат што залежыць... Але галоўнае — народ, ён — тварэц свайго добрабыту. Я, брат, гэта вельмі добра разумею. Ты ж чытаў мой артыкул? Ведаеш, з чаго я пачаў у калгасе? Вось яно як!
Афіцыянтка прынесла заказаныя поўлітра гарэлкі і халодную закусь: кілбасу, селядца. Анатоль, як і пры заказе, зноў скрывіўся:
— Многа ты заказаў.
— Не палохайся, я меру ведаю. — Сцяпан наліў па першай чарцы. — Узялі!..
Анатоль падняў сваю чарку павольна, нават неяк урачыста і раптам загаварыў:
— Добра, давай... За народ... I за тое, каб мы, яго выхаванцы, яго служкі, ніколі не забывалі, што ён, народ, нас корміць і поіць.
У Сцяпана варухнулася брыво — ён здзівіўся такому красамоўству сябра: Анатолю, заўсёды такому ціхаму, сціпламу і дакладнаму, зусім не ўласціва была такая ўзнёсласць і паэтычнасць.
Анатоль выпіў сваю чарку, хутка закусіў селядцом і, пакуль Сцяпан быў заняты закускай, спяшаўся выказаць сваю думку:
— Прызнаюся, я спачатку здзівіўся, калі даведаўся, што ты і іншыя з вышэйшай адукацыяй пайшлі старшынямі... Мне здавалася, што гэта неразумна: рыхтаваць пятнаццаць-шаснаццаць год спецыяліста-юрыста, інжынера, і раптам — у калгас... А потым даведаўся, як ты працуеш, прачытаў твой артыкул і сказаў: правільна! Калі хочаш ведаць, то, можа, гэта і ёсць той подзвіг, пра які мы некалі гаварылі...
— А ты думаеш, мне лёгка было развітвацца з пасадай раённага пракурора? Я таксама думаў, як ты: вучыўся, атрымаў пасаду... А Клава як узбунтавалася: не паеду! Колькі слёз было! А цяпер — задаволена! Я і не думаў, што я — такі гаспадар! Сам дзіўлюся. Скажу табе шчыра: падабаецца мне быць такім гаспадаром... Кажуць, у каго эканоміка — у таго улада. Але не думай, што ўлада мне падабаецца. Не. — Сцяпан наліў па другой чарцы. — Па-чалавечаму прыемна, калі бачыш вынік сваёй працы не ў выглядзе папер, пратаколаў ці прамоў, а ў выглядзе засекаў са збожжам, бітонаў з малаком, капцоў з бульбай і рахунку ў банку...
Анатоль ціха і задаволена смяяўся і зноў першы ўзняў чарку.
— Вось за гэты хлеб, за малако і за рахунак з сямі лічбаў! — ён выпіў і, замест таго каб звыклым рухам паправіць акуляры, зняў іх зусім. Ад гэтага твар яго стаў маладзейшым і больш простым, магчыма, таму, што адкрыліся блізарукія, але добрыя ўлюбёна-ласкавыя вочы.— Ты — маланчына... Ты правільна пачаў... Адразу падумаў аб людзях... Галоўнае — клопат пра чалавека... Калі чалавек адчувае, што пра яго думаюць, што ўсё, што робіцца,— гэта для яго... дык ён горы пераверне... Здорава ў цябе сказана ў артыкуле!.. Смела... І прыклады якія! 3 хатамі, з агародамі... У нас не ўхмеюць так пісаць... Суха, казённа: «выканалі, перавыканалі, недавыканалі»...
— Але, брат, мне ўдалося знайсці гэтае галоўнае звяно. Магчыма, што дапамагла наша прафесія... А што ты думаеш? Нашай прафесіі бюракратызм — злейшы вораг... Пракурор не можа кіраваць агулам... Наша работа канкрэтная: лёс чалавека... Я кажу — наша... Твая работа!.. Мая цяпер інакшая... Мне цяпер трэба думаць аб лёсе двух тысяч чалавек...
Сцяпан засмяяўся і, чакаючы гарачай стравы (халодную закуску ён усю з’еў), узяў анатолевы акуляры, пільна агледзеў іх і, начапіўшы на свой мясісты пачырванелы нос, паглядзеў праз іх на вуліцу, дзе ішлі людзі і шумелі на ветры ліпы.
— Што гэта яна нам адбіўных не нясе? Вось што, Толя, тэарэтычныя размовы — убок. Давай пяройдзем да практыкі. Ты скажы мне: калі ты будзеш маім госцем? Ці думаеш хавацца па-ранейшаму?
— Буду... прыеду абавязкова. Мне цікава паглядзець...
— Толькі таму, што цікава паглядзець? Ну, ты — свіння, Толя. Ты помніш, як я, — Сцяпан нахіліўся над сталом і круціў у руцэ акуляры,— цябе любіў, я цябе лічыў найлепшым сябрам... I ты будзеш у нас самы дарагі госць. Мы з Клавай цябе часта ўспаміналі... I калі я скажу Клаве, што бачыў цябе, яна мяне заб’е... сур’ёзна заб'е: чаму не прывёз? Ты ж, па сутнасці, наш сват... Гэта ж ты нас пазнаёміў... Помніш? Ты ўсіх жаніў... Як у песні той, усіх жаніў, а сам... Не, чакай... Што сам? Халасты, жанаты?
Анатоль хутка узяў з яго рук акуляры і схаваў пад імі вочы, якія пачалі збянтэжана моргаць.
— Халасты? Вось дык дзіва! Сапраўды — як у песні! А Ліза?
— Давай, Сцёпа, пра гэта — пасля як-небудзь, — Анатоль уздыхнуў і паправіў акуляры.
— Пасля, дык пасля. Але скажы, калі ты прыедзеш да нас?
— Прыеду.
— Калі?
— Цяжка сказаць...
— Не, ты скажы... Мы з Клавай павінны сустрэць цябе... Ведаеш, як мы сустрэнем цябе!..
Роман «В добрый час» посвящен возрождению разоренной фашистскими оккупантами колхозной деревни. Действие романа происходит в первые послевоенные годы. Автор остро ставит вопрос о колхозных кадрах, о стиле партийного руководства, о социалистическом отношении к труду, показывая, как от личных качеств руководителей часто зависит решение практических вопросов хозяйственного строительства. Немалое место занимают в романе проблемы любви и дружбы.
Известный белорусский писатель Иван Шамякин, автор романов «Глубокое течение», «В добрый час», «Криницы» и «Сердце на ладони», закончил цикл повестей под общим названием «Тревожное счастье». В этот цикл входят повести «Неповторимая весна», «Ночные зарницы», «Огонь и снег», «Поиски встречи» и «Мост». …Неповторимой, счастливой и радостной была предвоенная весна для фельдшера Саши Трояновой и студента Петра Шапетовича. Они стали мужем и женой. А потом Петро ушел в Красную Армию, а Саша с грудным ребенком вынуждена была остаться на оккупированной врагом территории.
Иван Шамякин — один из наиболее читаемых белорусских писателей, и не только в республике, но и далеко за ее пределами. Каждое издание его произведений, молниеносно исчезающее из книжных магазинов, — практическое подтверждение этой, уже установившейся популярности. Шамякин привлекает аудиторию самого разного возраста, мироощущения, вкуса. Видимо, что-то есть в его творчестве, близкое и необходимое не отдельным личностям, или определенным общественным слоям: рабочим, интеллигенции и т. д., а человеческому множеству.
«Торговка и поэт… Противоположные миры. Если бы не война, разрушившая границы между устойчивыми уровнями жизни, смешавшая все ее сферы, скорее всего, они, Ольга и Саша, никогда бы не встретились под одной крышей. Но в нарушении привычного течения жизни — логика войны.Повесть исследует еще не тронутые литературой жизненные слои. Заслуга И. Шамякина прежде всего в том, что на этот раз он выбрал в главные герои произведения о войне не просто обыкновенного, рядового человека, как делал раньше, а женщину из самых низших и духовно отсталых слоев населения…»(В.
… Видывал Антонюк организованные охоты, в которых загодя расписывался каждый выстрел — где, когда, с какого расстояния — и зверя чуть ли не привязывали. Потому подумал, что многие из тех охот, в организации которых и он иной раз участвовал, были, мягко говоря, бездарны по сравнению с этой. Там все было белыми нитками шито, и сами организаторы потом рассказывали об этом анекдоты. Об этой же охоте анекдотов, пожалуй, не расскажешь…
Жанна Владимировна Гаузнер (1912—1962) — ленинградская писательница, автор романов и повестей «Париж — веселый город», «Вот мы и дома», «Я увижу Москву», «Мальчик и небо», «Конец фильма». Отличительная черта творчества Жанны Гаузнер — пристальное внимание к судьбам людей, к их горестям и радостям. В повести «Париж — веселый город», во многом автобиографической, писательница показала трагедию западного мира, одиночество и духовный кризис его художественной интеллигенции. В повести «Мальчик и небо» рассказана история испанского ребенка, который обрел в нашей стране новую родину и новую семью. «Конец фильма» — последняя работа Ж. Гаузнер, опубликованная уже после ее смерти.
В повести «Окна, открытые настежь» (на украинском языке — «Свежий воздух для матери») живут и действуют наши современники, советские люди, рабочие большого завода и прежде всего молодежь. В этой повести, сюжет которой ограничен рамками одной семьи, семьи инженера-строителя, автор разрешает тему формирования и становления характера молодого человека нашего времени. С резкого расхождения во взглядах главы семьи с приемным сыном и начинается семейный конфликт, который в дальнейшем все яснее определяется как конфликт большого общественного звучания. Перед читателем проходит целый ряд активных строителей коммунистического будущего.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Впервые — журн. «Новый мир», 1926, № 4, под названием «Московские ночи», с подзаголовком «Ночь первая». Видимо, «Московские ночи» задумывались как цикл рассказов, написанных от лица московского жителя Савельева. В «Обращении к читателю» сообщалось от его имени, что он собирается писать книгу об «осколках быта, врезавшихся в мое угрюмое сердце». Рассказ получил название «Сожитель» при включении в сб. «Древний путь» (М., «Круг», 1927), одновременно было снято «Обращение к читателю» и произведены небольшие исправления.
Впервые — журн. «Новый мир», 1928, № 11. При жизни писателя включался в изд.: Недра, 11, и Гослитиздат. 1934–1936, 3. Печатается по тексту: Гослитиздат. 1934–1936, 3.
Русский солдат нигде не пропадет! Занесла ратная судьба во Францию — и воевать будет с честью, и в мирной жизни в грязь лицом не ударит!