Шлимазл - [36]

— Слушай сюда Натаныч! — кричал Мишка. Он имел обыкновение разговаривать так громко, как, если бы его собеседник находился не рядом, а где-нибудь на другой стороне улицы. — Оказывается, во время Кишиневского погрома сорок процентов жителей Кишинева составляли евреи, считай, полгорода. Теперь представь, шайка численностью в семьдесят человек убивает сорок девять иудеев, а они не оказывают сопротивления. Светские те спасались и спасали других: обеспечивали нуждающихся гужевым транспортом и свозили их в безопасное место; баррикадировались, прятали семьи, родню и соседей, а хасиды в это время молились. А может быть, вместо того чтобы, раскачиваясь, как маятник, просить у бога помощи в то время когда насилуют твою дочь и жену, надо было сбегать на кухню за тесаком и запороть хотя бы одну сволочь? Все равно ведь пощады за покорное поведение ждать от этих скотов не приходилось.

— А ты бы сопротивлялся?

— Я? — Мишка задумался на мгновенье. — Когда не было потомства, не знаю, как бы я себя конкретно повел, но могу сказать точно, что молиться бы не стал, а вот случись такое сейчас, — Мишка поиграл желваками, — да я бы за моего лаванчика[36] (трехлетний сын смуглого, как мулат, Кантора был абсолютной его копией, но от русской матери унаследовал славянскую белокурость, за что и был прозван лаванчиком), да я бы зубами этих тварей грыз.

«А ведь он, пожалуй, не врёт и не хвастается, — Борис с молчаливым одобрением осмотрел стотридцатикилограммовую фигуру Мишки, — не хотел бы я быть на месте того, кто вторгся с недобрыми намерениями в берлогу этого медведя».

— А ты, куда вообще собрался? — Мишка заботливо спрятал газету с негативной информацией о «пейсатых паразитах» в карман.

— На почту.

— Потом вместе сходим. Меня в раввинат вызывают. Пойдем со мной, подтвердишь еврейство моих предков.

— Но я же из Омска, а ты из Тюменской области, как я объясню знакомство с твоими родителями.

— Скажем, что это в одном квартале, эти болваны понятия не имеют о географии.

В девяносто первом цфатовские святоши проводили кампанию под названием «За чистоту еврейской расы». Всех вновь прибывших с подозрительными документами вызывали для собеседования и требовали подтверждения еврейства родителей, как минимум, двумя свидетелями. Мишка был чистый еврей, чище не бывает, но вместо украденного в Сибири свидетельства о рождении он имел дубликат, отсюда и неприятности.

— Если бы они увидели моего папашку, — пыхтел на крутом подъеме Мишка, — у них отпали бы всякие сомнения. Ты такого жидищу ещё не видел. Он у меня вылитый Ясер Арафат, только крупнее в два раза.

— Больше тебя?

— Меня? Да я по сравнению с ним, как Давид перед Голиафом.

— Он у тебя лесоруб, что ли?

— Обижаете! Он у меня главный экономист леспромхоза.

Зашли в раввинат. Жирный ортодокс пидарасил пилочкой и без того холеные ногти. На указательном пальце правой руки огнем горел огромный рубин.

— Секи, какой у козла перстак, — углом рта прошептал Мишка.

Служитель культа отложил пилочку и попросил Бориса рассказать о Мишкиных родителях.

— Я вырос с ним в одном подъезде, — проникновенно начал свидетель. — Вот он моложе меня, — кивнул Борис на соседа, — и он, к сожалению, не помнит своего дедушки, а я застал его еще в живых. Его дедушка был раввин. И родители у Кантора очень религиозные люди. Его мама стряпает на Пурим[37] омен-ташен[38], никогда не смешивает молочное с мясным, а папа его молится по утрам и читает Талмуд.

— А в Суккот, праздник Кущей, его папа делал Сукку[39]?

«Вот идиот, твою мать, — подумали оба, — пятнадцатого тишрея, то бишь двадцать пятого сентября у нас в Сибири уже заморозки, какой дурак будет в шалаше неделю яйца морозить?»

— Да, конечно, его папа строил Сукку, только вместо пальмовых веток он употреблял берёзовые.

— Хорошо, мы принимаем на веру ваши сведения, но нам нужен еще один свидетель.

— У меня тетя в Калифорнии. Вот её адрес и телефон, — Мишка протянул бумажку.

Священнослужитель тут же набрал номер, ему ответили, и он спросил про племянника.

— Оставьте меня в покое, — кричали на том конце провода, мешая русский с английским, — я не знаю никакого Мишу, не впутывайте меня в историю! — и положили трубку.

— Как тебе понравилась моя тетя? — интересовался Мишка, направляясь с Борисом на почту.

— Сколько лет она в Америке?

— Пятнадцать.

— Мой юный друг, — торжественно, как на панихиде, начал Борис, — за такой период времени, самый хороший, самый порядочный, самый добрый человек в этой сытой до блевотины стране непременно скурвится, ссучится и опаскудится! Я знаю, о чем я говорю. Не расстраивайся, я на твоего пейсатого науськаю Рабиновича, и он присягнет на всех священных писаниях одновременно, что твой папа делал ему обрезание, а твоя мама держала его в это время за ножки, чтобы он не дергался во время столь ответственной процедуры. Ты мне лучше объясни, как хирург, отчего это сосок бюстгальтер розовым мажет?

До почты оставалось десять шагов.

— Ну, у кормящей матери причиной кровавых выделений может быть банальный мастит, а у…, а ты про кого спрашиваешь?

— Про жену.

Борис взялся за ручку входной двери почтамта.