Шепоты старой усадьбы - [52]

Выйдя из комнаты, мы захотели поговорить с бабушкой Вити, но та уже вернулась к своим молитвам: из-за двери доносилось таинственное бормотание и треск церковных свечей.

— Идем, — повел меня к выходу Анатолий.

На крыльце мы столкнулись с какой-то бабкой. Очки в старомодной оправе, платок на голове, шерстяное платье, носки и калоши в жару плюс двадцать пять, а также бидон молока в руке делали ее образ каким-то анекдотичным, по крайней мере шаблонным. Этакое амплуа бабушки в деревне, занавес поднят, зрители замерли. Вот мы и замерли, потому что кроме нас на улице никого не было.

— А Марианна-то чего? Дома? — спросила нас любительница молока. Мы кивнули. — А вы ей кто будете?

Ввиду строгости и требовательности, насыщающих ее интонацию, я решила, что отвечать обязательно.

— Мы заходили к Алине, выразить соболезнования и… задать несколько вопросов.

— Из милиции, что ль?

— Не совсем. Мы им помогаем. — Почти правда.

— Ясно, ясно… Какое горе! — Дальше мы пятнадцать минут слышали стандартные фразы о том, как жалко ребенка, семью, и вот бы душегубца «подвесить за причиндалы». Образ бабушки в деревне только усилился. — И что, поговорили? — неожиданным вопросом закончила бабка.

— Нет, не удалось. Алина… не в состоянии.

— Ох, да, это у нее давно такая проблема… Я ж еще мужу ейному говорила: «Разводись. Не будет толка от девки. Алкоголизм женский неизлечим, все газеты так пишут». И вот. Права была.

Мы в который раз переглянулись. Кажись, напали на след. Вернее, на ценного информатора.

— А вы молочком торгуете, да? — расплывшись в елейной улыбочке, поинтересовался Толик.

— Да-да, коровка своя! Мусечка ни разу не подводила меня, одна она меня кормит, на все Дубровицы мое молочко славится!

— Подумать только, — шепнул мне обрадованный спутник, — всего в двадцати километрах от МКАДа. — Полез за деньгами. — А сколько? Я куплю.

— Внучок, не пожалеешь! Мусечка моя кормлена настоящей травкой! Это молоко — совсем не то, что вы в мага́зине берете!

Толик сунул бабушке даже больше, чем она просила, и велел ей оставить сдачу. Бабушка подобрела и пригласила к себе в дом. Официально — чтобы с Мусей познакомить, но на самом деле ей тоже не терпелось посплетничать.

Против ожидания, на столе вместо самовара с сапогом и сушек на веревочке мы узрели маленький электрический чайник (чтобы всем троим как следует напиться, пришлось кипятить его дважды) и хрустальную вазочку с шоколадными конфетами. Радушная хозяйка предложила еще окрошки, и Толя согласился. Я же ограничилась чаем.

— У них в семье, наверно, случилось какое-то горе, раз Алина начала пить, — как только беседа перетекла на соседей, ввернула я и стала ждать, что последует.

— Да нет, — поспорила она, — иногда пить начинают от счастья и от безделья. — Удовлетворенно кивнув на мой изумленный взор, бабка продолжила: — После родов началось это у нее. Послеродовая депрессия, как бы сейчас сказали. Дурость это, вот что я вам скажу. Я вот тоже троих родила. И ничего. С детьми малыми столько мороки, там не до депрессий. Да и слова-то такого не знали заграничного в мое время. Как я понимаю, тоска это по-нашему.

— Ну, более или менее, — кивнул Ткаченко, прихлебывая одновременно квас из тарелки и чай из кружки.

— Ну вот, и у нее что-то там такое началось. А может, придумали оправдание, чтобы детьми не заниматься. Вот, мол, тоска у меня, отстаньте от меня все. Вот она и запила, чтобы отстали.

Вот те на. А мне она вкручивала, якобы запила оттого, что муж скончался. Впрочем, люди склонны находить оправдание своим вредным привычкам и своим ошибкам. Возможно, она не специально ввела меня в заблуждение, а уже и сама убедила себя в этом, наплевав на логическую последовательность событий.

— А что муж? — спросила я. — А бабушка ребенка?

— Марианна-то? Она уж тогда чудна́я была. У нас одно время на краю поселка семья староверов жила, вот похожа она на них. — Я внутренне не согласилась, памятуя загадочный свечной ритуал и непонятную книгу, но промолчала. — Вот и представьте, каково мужику. С одной стороны младенец орущий, с другой жена пьяная и теща-фанатичка. Кирилл Григорьевич богатый был, где-то в правительстве, уж не скажу точно, не спрашивайте. Но нанял он эту… няню. Для ребенка. Мамаша-то справляться со своими обязанностями не могла.

— Подождите, — влез Анатолий, — по дому что-то не скажешь, что богатые они.

— А жили-то они в коттедже в свое время, но, пока он строился, здесь. Она и беременная тут ходила, Алинка-то, а вскоре после того, как родила, уже въехали в новый дом. Так вот, няня-то молодая, да всё при ней, кровь с молоком, как говорится. Титьки наружу обычно, вся расфуфыренная, а две бабы-дуры и не замечали, кого пригрели. Не до того им было. А много ли ему надо? Наклонилась раз, наклонилась два — и вот он, мужик, уже на все готовый.

Толя легко с этим согласился и кивнул, а я спросила:

— А вы как ее видели, раз они жили в другом месте?

— Так привозила ж она ребенка к бабке. К Марьяне то бишь. Та, хоть и чудна, но с внуком маленьким любила возиться. Как вспомню один раз, она в черных чулках в дырочку, ну как это…

— Сетчатые.