- Ты идиот, Стайлз.
Тот не отрывается от еды. Что-то вопросительно мычит. “Почему?”, или “Какого фига?”, или “Ну и что?”. Говорить не может - запихивается с неожиданно-проснувшимся аппетитом.
- Хуже тебя выглядел только Питер. После того, как получил в морду пару зажигательных смесей.
Стайлз жуёт и громко глотает. Косится на оборотня, жмёт плечом.
- Чудненько. Из твоих уст это звучит почти как комплимент.
Остатки выпечки кочуют в рот, и раздаётся негромкий “пшик” открываемой воды. Даже вода вкусная. В чём фигов секрет - непонятно. Может быть, они заехали в какой-то бермудский треугольник? Бывают же такие треугольники в пустынях?
Вдруг здесь всё наоборот?
- Какого хрена ты не ел столько времени? - неожиданно-резко спрашивает Дерек.
- Потому что не хотел.
- Ты проглотил чёртову булку за полминуты.
- Из-за тебя, наверное. Ну, то есть. Я хотел сказать - под этим взглядом можно и череп себе раскроить тупым ножом. Не то что поесть.
Стайлз отставляет бутылку и вытирает влажные губы запястьем. Всего лишь кусок хлеба, а тошнота проходит. Это более, чем странно, кажется. Жаль, что головную боль так просто не уберешь.
- Тогда ещё один вопрос. Почему ты не спишь?
- О, боже, с чего ты взял…
- Ты себя видел?
Стайлз поднимает брови. Громко фыркает и отворачивается.
-
Пф-ф-с.
Вот и разговор. Разве не этого ты хотел? Долбаная лекция, как будто ты не выполнил домашнее задание по сохранности остатков собственного здоровья.
- Мне не нужно себя видеть, чтобы понимать, что я выгляжу, как дерьмо, - Стайлз обращается к закрытому окну, за которым слепящими, почти белоснежными равнинами раскинулась пустыня. - Знаешь, Дерек. Поехали отсюда нахрен. Я устал. Мне нужно ещё попросить прощения у отца за то, что я вырос таким мудилой. Иногда я думаю: эм, чёрт, как же хорошо, что это конечная станция. Ещё большего придурка из меня было бы тяжело сделать через год или два. Кажется, я достиг максимальной амплитуды в этом. Ну, знаешь…
Повисает тишина, которая собирается и колет в носу.
Стайлз напряжён. Он бьёт себя по колену кулаком, как будто в такт этим ритмичным ударам текут его мысли. Или бьются о воспалённое сознание, как умирающие на суше рыбы.
- Я не силён в этом, - внезапно-серьёзно говорит Хейл, - и понятия не имею, что ты жаждешь услышать от меня. Но одно я могу сказать точно: тот, кто хоронит себя раньше времени - не стоит ни одного дня из тех, что он прожил до этого. Если не возьмёшь себя в руки, похеришь всё, что у тебя есть.
Сердце совершает медленный кульбит. Стайлз останавливает свои удары. Ему кажется, что он слышит звон, с которым разбивается. Стискивает пальцами переносицу. Потом отпускает. Сжимает их в кулаки - ему стыдно до жара в лице, потому что внезапное осознание того, что он тратит своё и без того быстро сгорающее время, практически выбивает кожаное сидение у него из-под задницы.
Он хочет упасть. Упасть и сильно удариться о дно.
Чтобы кто-то отмотал таймер на несколько делений назад. На пару лет - чтобы не позволить Скотту отправиться с ним в ту ночь на поиски половины трупа, или на пару часов - чтобы не говорить отцу всех тех слов, которые он сказал.
Пальцы холодеют от того, как сильно Стайлз их сжимает. У него уже болят глаза - так внимательно они смотрят сквозь оконное стекло. Повернуться к Хейлу страшно. Иррациональный страх, как будто на лице сейчас слишком много личного, подноготного.
Его голос не трясётся - просто слабый. Как будто человек стоит на крыше небоскрёба, а шквальный ветер задувает все его слова обратно в рот.
-
Почему я, Дерек? - Господи, это самый низкий и трусливый вопрос на свете. Стайлз готов зашить собственный рот, который добавляет в довесок: - За что это досталось
мне?
- Сначала казнь, потом приговор.
По спине пролетает табун мурашек.
Стайлз даже на мгновение забывает о своей головной боли - поворачивается к оборотню и таращится на него во все глаза. Тот только криво усмехается, откинув голову на кожаный подголовник. Его очки приподняты на лоб.
- О, нет, волчара. “Алиса в стране чудес”? Серьёзно? - голос слегка ошарашенный.
- Только не говори никому.
И с этой фразой почему-то огромный пузырь напряжения лопается.
Разрывается, исчезает. Впервые за последние добланые недели, затянутые в какой-то липкий кокон постоянного страха, боли, ожидания - хочется рассмеяться. Ещё и Дерек косится, приподнимая бровь так, словно приглашает улыбнуться вместе с ним.
Улыбка выходит слабой - лицо совсем разучилось совершать естественные движения губами за пару месяцев. Но она
получается.
А улыбка Дерека - это что-то оглушающее. Стилински может поклясться.
***
Джон сидит в кабинете перед остывшей чашкой кофе и прижимает пальцы ко рту, поэтому, когда Стайлз появляется на пороге, он насильно заставляет плечи расслабиться, а дыхание - нормализоваться.
Он считает удары секундной стрелки за стеклянной полусферой старых часов.
- Пап.
Джон чувствует сильный спазм в горле и отворачивается, чтобы ползущий вниз угол губы не был замечен сыном. Но, кажется, он замечает. Потому что голос становится сдавленным, словно кто-то мягкой лапой наступает на голосовые связки Стайлза.
