Шанелька и Крис - [15]

Шанелька, тоже смеясь, оглядывалась на лицо Крис, освещенное сказочным золотистым светом. И та улыбалась в ответ, тоже пытаясь сфотографировать яркую осеннюю метель.

Позлащенный, думала Шанелька, все вокруг позлащенное. Мне показано еще одно слово, я его знала, но как репродукцию, знала, что оно означает, но как это выглядит в реальности, не видела никогда. Такой вот подарок.

После автобуса они ехали в метро, качались, улыбаясь в грохоте и потому молча. И выскочив, выбрались на поверхность, снова нырнули в подземный длинный переход. Вместе с ними толпой шли люди, толкали их плечами, в одинаковом ритме шелестели шаги. Прислушиваясь, Шанелька вдруг насторожилась. Издалека, откуда-то из-за поворота, тянулась, как мягкий сквозняк, тонкая скрипичная музыка.

— Красиво как. Ты слышишь?

— Ага. Музыканты в переходе. Там на перекрестке постоянно кто-то играет. Мы уже опаздываем, Нель-Шанель.

— Да, — Шанелька прибавила ходу, оглядываясь и держа ухом исчезающую мелодию. Как тонкую ниточку, что выскальзывает из пальцев. Шелковую.

«Она жила одна, у подножия высокой горы, увенчанной снежной шапкой. По утрам уходила на горные поляны, куда не поднимался никто, потому что никто не знал туда дороги. Там жили невидимые пауки, совсем нестрашные, прозрачные, с медленными аккуратными лапками. Она приносила им кусочки яблок, сваренных в меду, бережно укладывала в утренние паутинки, раскинутые радужными веерами. И после брала кончик шелковой нитки, сматывая в маленький клубок. Один золотой, как утреннее солнце. Другой — зеленый, как свежие листья. Третий — полный небесной синевы.

Днем, сидя у светлого окна, сплетала нитки в чудесный поясок, узорчатый, и он переливался радужным орнаментом. Плела и пела тихонько, а когда уставала, поднимала глаза. Там, за поляной темнел лес, в него уходила дорожка, терялась, а после показывалась, уже на склоне горы. И снова исчезала, среди белых пятен горного снега и зеленых пятен крутых луговых склонов.

Дважды по два года назад ей приснился сон. Показалась на горной тропке маленькая фигурка, приближалась, потом пропала. А через малое время на поляну из леса вышел прекрасный охотник, в шапке с огненным пером, с луком на плече. И улыбкой на алых устах.

— Как доплетешь самый красивый свой поясок, так и придет к тебе суженый, — проговорил сон, — но смотри, самый-самый красивый, самый настоящий, самый главный»…

Глава 5

Наверху уже стояли городские сумерки, яркие, расцвеченные огнями реклам, фарами машин и фонарями. У небольшого здания, украшенного кокетливой белой колоннадой, ждал их Азанчеев, стоял красиво, в распахнутом длинном плаще, вертел в пальцах очки в тонкой металлической оправе. Слегка поклонился в ответ на приветствие. Благожелательно оглядел смущенную Шанельку и указал на массивные двери в резьбе и бронзовых накладках.

— Нам сюда. Девочки уже закрылись, но нас ждут. Вернее, оставили бабушку-смотрителя, будет смотреть, чтоб мы не увели.

— Картину? — удивилась Шанелька, поднимаясь по мраморной недлинной лестнице на второй этаж. На стенах вдоль перил были развешаны полотна, исчирканные стремительной кистью. Будто летели куда-то.

— Ну, — Азанчеев рассмеялся, — увидите сейчас.

Шаги прошелестели по лестнице, считая ее последние ступени, разлетелись шепотным эхом по залу с невысоким потолком и круглыми, почти чердачными окошками.

— О, — сказала Шанелька, оглядываясь, — о!

Крис повернула ее, заботливо подталкивая к первой картине у лестницы:

— Начнем?

На стенах жили коты. Рыжие, черные, белые и полосатые, увенчанные усами и усищами, несли знаменами хвосты или скручивали их кренделями. Были не нарисованы, а скорее — мазаны, яркими почти детской смелости мазками кисти. Таращили желтые и зеленые глаза. Лежали на подоконниках, вылизывая лапы, сидели у ног сдобных красавиц и на коленях печальных мужичков, прыгали с крыши дома на крышу соседнего, летя в небе, усыпанном звездами и украшенном ваточными облачками.

— Собрание наивного искусства, коллекция — собственность галереи. Коты, — пояснил Азанчеев, медленно передвигаясь следом за спутницами и глядя больше на них, чем на картины.

— Нравится?

— Что? Да, — рассеянно отозвалась Шанелька, — прекрасные какие. Смешные. А вот Пушкин!

— Там еще Леннон с гитарой, весь в котах, — позвала ее Крис, — вот жалость какая, почему крысиков рисуют меньше? Нет, их много рисуют, но такой коллекции нет. Я бы себе…

— Вот! — Шанелька встала перед небольшим полотном, на котором иссиня-черный атласный кот сидел, прижимая к животу рыбу. Рыба улыбалась, изогнув хвост. «Дружба» — гласила надпись на толстом боку в цветной чешуе.

— Вот! Это же Темучин, как он есть!

— На баклажан похож, — сообщил за ее спиной Азанчеев.

— А он и есть баклажан, — согласилась Крис, — я тебе кину пару картинок, снимала летом. Похож, правда.

— Его хочу. То есть, картину эту хочу. — Шанелька огляделась, вздыхая, — а еще эту, где рыжий с красавицей, и эту, с полосатым хором на ветках. И во-он…

— В тебе спал коллекционер, — засмеялась Крис.

Азанчеев поднял палец:

— Вот для этого и бдит бабушка-смотритель. Чтоб не вынесли котиков, не помня себя. Шанель, вы как, сумеете выбрать одну картину? Я позже попробую договориться.