А самое прекрасное — тишина.
Шанелька села удобнее, по своей привычке устраивая на мягком сиденье стула согнутую ногу, взялась за колено обеими руками и замерла, стараясь дышать, как можно тише.
Конечно, это нельзя назвать полной, совершенной тишиной, но — удивительно, дальние звуки только подчеркивали маленькую ближнюю тишину, она ощущалась, как прозрачная вода, налитая под самые края тонкого стакана.
Там, далеко, за переплетением веток и резных темных листьев, слышались голоса, плеск воды в бассейне, смех и крики детей. Чуть ближе — шаги за стенами, звук открываемых дверей, шелест встряхиваемой ткани: все это было, да, но очень изредка и вне маленькой тишины, которую обнаружила Шанелька за окном своей спальни. Вернее, полукомнатки небольшого отеля, с дверным проемом, забранным легкой шторой, который уводил во вторую часть спальни, где поселилась Крис. И за пару дней обе так славно обжились на новом временном месте, что казалось — они дома, и жили тут всегда.
В самом номере тоже стояла тишина. Тихо шелестел на стене кондиционер, еле слышно шуршала еще одна штора, которая отделяла крошечную кухоньку от такой же крошечной прихожей. И там, за кухонной шторой так же шепотом работал холодильник и нежно звякали чашки. Потом Крис зевнула. Очень громко. Шанелька вздрогнула, вываливаясь из настроения, как монета из дырявого кармана. Засмеялась, вставая и одергивая просторную футболку.
Крис варила кофе, елозя туркой по маленькой электроплите на две конфорки. И временами зевала, с пристаныванием, так сладко, что турка дергалась в руке, почти соскакивая с раскаленного металлического круга.
— Все еще не выспалась, — сокрушенно отметила Шанелька, усаживаясь за прохладный стол и придвигая к себе деревянную доску с кубиком сыра, — где у нас нож, сейчас я его…
— Уже почти, еще пару дней, — Крис снова зевнула, приподняла турку с шапкой коричневой пенки и бережно разлила угольно-черный кофе по двум вместительным чашкам, — Тимкина, что ль?
Ставя чашки, кивнула на злобную харю какого-то героя комиксов, дополнительно растянутую Шанелькиной грудью.
— Не Димкина, — кивнула подруга, — Тимкина, да. Это человек-баклажан, видишь, сиреневый какой? На самом деле его даже как-то зовут, но я забыла.
— Эк глаза вылупил, — Крис села, запахивая тонкий халатик и ставя смуглую ногу на перекладину, взяла лепесток сыра с доски, — и какой же теперь у тебя размер сисек?
— Не трави душу, — Шанелька было расстроилась, вспоминая округлившиеся за последний год бедра, но тут же повеселела, — третий. Круто, да? Я теперь могу всякие декольте. А-ля озорная пастушка.
Крис чуть раскрыла халат, демонстрируя смуглую ложбинку. Засмеялась, цитируя фразу из старого мультфильма.
— Теперь, как я!
Потом они молча пили сладкий кофе, разбеленный молоком, заедая его сыром и бутербродами, намазанными кунжутным хумусом. И уничтожив по две изрядных чашки, со вздохами откинулись на спинки стульев.
— Ну? — Крис разворачивала маленькую сувенирную шоколадку — их оставляли горничные после каждой уборки, заодно воздвигая на постелях лебедей, скрученных из свежих простыней и осыпанных алыми лепестками каких-то местных цветов.
— Сегодня? Начинаем? — Шанелька тоже потянулась за шоколадкой.
— Я не о том. Туда поедем дня через два, когда высплюсь. Я хочу услышать, что у тебя в жизни происходит. Ты чего так обрадовалась, когда я позвонила тебя похищать? Семейные женщины так не радуются. Вернее, радуются, если с мужем прожили уже триста лет и друг другу обрыдли. А ты-то. Вы с Димочкой год всего живете.
Шанелька повертела в пальцах шоколадный квадратик. Положила на блюдце, поднесла руку ко рту, слизывая растаявшие шоколадные черточки. Но подруга ждала, и она вздохнула, поднимая на внимательную Крис серые глаза, опушенные густыми ресницами.
— Я… я не знаю. Правда. Криси, я же не девочка сопливая, чтоб ждать, ах романтика, ах розовые сердечки и букеты в окно каждый день. Но то, что у нас… Понимаешь, оно такое… Совсем никакое!
Шанелька закинула в рот шоколадку, толкнула языком подальше за щеку. Опустила голову, вертя в руках пустую чашку. Снаружи кто-то быстро и вкрадчиво прошел, сначала приближаясь, потом шаги удалились вверх по диагонали. Сосед в номер за нашим, машинально отметила Крис, дожидаясь слов подруги.
— Я знаю, нужно готовить еду, я умею, ну сама видишь, — Шанелька обвела по воздуху грудь и бедра, — вон какая баба на чайнике стала. Стирка, уборка, тыщи и тыщи мелочей, они съедают все дни. Ночью я пишу. Ночами. И все бы нормально, я и не против, если бы вся эта нудьга прерывалась временами. Ну, как вначале. Захотели и, хлоп — уехали на другой конец Крыма, новый год встречать на пустом берегу. Захотели — еще куда. Да просто выйти вдвоем, без всякого повода, пройтись и с мороженым посидеть в парке, на травке. Или покормить лебедей зимой. Или поехать на обрыв и пускать мыльные пузыри на закате, чтоб светились. Я дура, да?
— А он не хочет? — последний вопрос Крис решила считать риторическим.
Шанелька пожала плечами. Человек-баклажан скривился в сочувственной гримасе.
— Говорит, да. Хочу, говорит. Но постоянно находит всякие отмазки. А я не могу ругаться, смотри, он все делает по дому, а еще притаскивает тортики или виноград. С Тимкой они в гараже зависают, ковыряют бедную его фуриозу. Но я же не хочу, чтоб все радости — только пожрать вкусного! Мне нужно совсем другое. Но фишка в том, что это нужно — мне. Понимаешь? Я не могу заставить его захотеть моих желаний. Я правильно выразилась?
