Шанелька и Крис - [12]

— Правда? — Шанелька попробовала обрадоваться, да черт, она же так мечтала попасть в этот театр и именно на этот спектакль. Но как-то все было тускло и радость не такая уж и большая. Какая-то по обязанности получалась радость.

— Хорошо, — все же сказала, — спасибо ему. Только пусть никого с собой не приводит, ладно? Никаких там своих подручных и подопечных. Если вдруг вы там решили. Меня.

— Решали, вообще-то, — засмеялась Крис, — вернее, я решала, ему не рассказывала. Это наши с тобой дела и проблемы, а они пусть думают, что мы самые классные и у нас все тип-топ.

— Постоянно, — согласилась Шанелька, — сплошные тип-топ. Думаю, по моему похоронному фейсу каждая собака поймет, что тип-топом не пахнет. А тем более проницательный пропирсингованный генеральный. Ты, Криси, все же ленива и нелюбопытна. Давно бы уже проверила, звякает ли у него в бруках, или он все свои серьги бережет на лето.

— Можно просто послушать, — предложила Крис, — припасть к штанам, когда идет.

— Представляю. Ой.

Они уже медленно шли к метро, толпа вокруг становилась все гуще, и люди уже не были такими праздно фланирующими, бежали быстро, неся каждый свои заботы, написанные на замкнутых лицах.

Много людей, снова подумала Шанелька, это все равно как нет вокруг людей. А есть просто толпа, такой человеческий салат-винегрет. Хорошо, что я уехала обратно в Керчь.

— Одеться, — спохватилась она, стоя на эскалаторе, — надо же театрально одеться, да? У меня платье, и туфли даже с собой. А колготки я, кажется, забыла.

— Да можешь хоть в джинсах, — утешила Крис, — нонеча не то, что давеча, главное, на спектакль попадем, а в чем, уже не так важно.

— Хочу в платье, — не согласилась Шанелька, — зря, что ли, тащила. В джинсах я и дома круглый год.

За окнами автобуса стоял серый сумрак, расцвеченный плывущими мимо огнями. Шанелька смотрела на них и уже с нетерпением хотела оказаться дома, то есть, в квартире Крис, и чтоб уже поужинать и наговориться. Потому что в компьютере ее ждала сказка, и спроси ее сейчас Крис, о ком и о чем она, придется ответить — о Раскозяе. И станет стеснительно и неловко, за такое вот — смешное, прямо скажем, дурацкое.

И это значит, я правильно ее пишу, вдруг обрадовалась Шанелька, ведь он именно такой, об этом и переживает, об этом печалится. Я сейчас совсем как он.

— Ты писала ночью? — Крис привалилась к ее плечу, зевнула, прикрывая ладошкой рот, — новую сказку, да? Про кого?

— Э-э-э, — неопределенно ответила Шанелька, — ну… в-общем, сказку, да.

— Это хорошо. Это правильно. Пиши, Форест, пиши!

Глава 4

— Я немножко, — уже глухой ночью сказала Шанелька зевающей Крис, — страничку всего. Ты спи.

— Завтра надо огурцами, — напомнила та, взбивая кулаком подушку, — ох, находились мы, ноги гудят. Но на машинке не поедем, там проблемно ее приткнуть, так что…

Она заснула, не закончив фразы.

Шанелька тихо поднялась и босиком прошла к балконной двери. Постояла, переминаясь на прохладном линолеуме. И все же вернулась, сунула ноги в тапки, сторожась разбудить Крис, взяла с кресла мягкий плед, разрисованный цветными крысами, длиннохвостыми и длинноусыми. Завернулась до шеи и вышла на балкон, плотно прикрывая двери. Тут в углу пряталась банка с привернутой крышкой и лежала на узком подоконничке початая пачка сигарет. Это Алекзандера, догадалась Шанелька еще днем, он тут на верхотуре курит, разглядывая ночные огни.

Дымок рвался на исчезающие облачка, улетал куда-то к соседям. Шанелька стояла без мыслей, сквозняк холодил щиколотки, и замерзла рука с сигаретой. Уже торопясь, она затушила длинный окурок, закрыла банку и все привела в прежний вид. Но не сразу вернулась внутрь, в темноту. Ей было неспокойно и тоскливо, и конечно, причина вот она — на поверхности. Дима обидел. Пополнил, так сказать, ряды. А хуже всего было то, что все развалилось, именно когда она не ждала совсем, и в чем же причина? Так важно было это понять. В чем причина того, что неглупая, веселая и привлекательная, вполне себе белокурая стройная, умеет готовить и творить тот самый необходимый уют, вдруг не может удержать отношений? То не так и это не эдак. И признайся себе, Нель-Шанель, ведь несмотря на неудачу с размеренным Валентином, ты не создана для бродячей разболтанной жизни, все равно ты кошка домашняя теплая. И нужно чтоб было кому помурлыкать, пусть храбришься и вполне умеешь жить сама. Самостоятельно. То есть, стоять можешь сама. Не падаешь, ежели никто не подхватил. Так почему они все…

— Они? — шепотом спросила себя Шанелька, — ты опять?

Упрек относился не к нытью. Одна на балконе, можно и поныть потихоньку, чтоб завтра не отвлекаться от театра и «Служанок». Но с тех пор, как стала она писать, слова приобрели дополнительный вес, вернее, будто кто-то, может быть, сама Шанелька, протирает их тряпочкой, очищая от пыли и захватанности. Вот множественное число, оно коробит. И понятно ведь, почему. Не может быть в главном множественного — «они». Должен быть «он». Ведь она же требует от теоретического «его», чтоб сама была единственной и неповторимой, хотя бы на данном отрезке времени. Представь себе, товарищ библиотекарь, что тот же Дима постоянно думает не о тебе, а о вас, своих женщинах, прошлых, нынешних и возможных будущих. Сразу брови сошлись, ага. И тогда возникает (опять и снова, вздыхая, подсказала она себе) вопрос: точно ли Дима тот самый «он»? Если нет, то какие к нему могут быть претензии.