Шанелька и Крис - [10]

— Как именно? — уточнила Крис, что-то обдумывая.

— Ну… ну я не знаю. К примеру, бегать топиться в пруд. Или там, шлепать босиком по лужам, мотая в руках босоножками, а пенсионэры будут провожать меня взглядами, смахивая непрошеную слезу. Еще, а что еще? Написать картину, она покорит мир, и тут опа-опа, увидит ее Димочка Фуриозо, просветлится и станет петь под окнами серенады.

— Тебе уже пел. Череп.

— О черт. Нет уж. Не хочу больше.

— А с тапками в руках дошлепаешь как раз до местной дурки. Или сляжешь с воспалением легких. А пенсионэры забудут про тебя тут же, сразу выпьют и в свои шахматы шпилиться дальше будут.

— Какая ты неромантичная, — расстроилась Шанелька, — и вообще. Что там сегодня по плану? Поплакать о Диме и несвадьбе я успею и дома, я себе поклялась, что у тебя все выброшу из головы. Только танцы, только хардкор!

— Кандидаты, претенденты, соискатели, — подсказала Крис, — соперники и воздыхатели.

— Нет. Не хочу. Не же-ла-ю! Будем отдыхать бабским коллективом в составе двух баб-с. И по вечерам втроем — с принцем.

— Хорошо, — согласилась Крис, — сегодня просто гуляем. День прекрасный, ты у Тимсона не спросила, там дождь? Потому что ты сюда точно привезла хорошую погоду. Едем в центр, Арбат, улицы, в кафе посидим, в парке пройдемся. Форма одежды — стильная аутдорная, обувь удобная, чтоб к вечеру ноги не отвалились. Фотик возьмем и будем себя кругом и везде снимать-снимать.

— Да! И ни на кого глядеть не будем! Только сами!

Когда уже выходили и Шанелька встала у лифта, переминаясь блестящими вишневыми полусапожками под узкими брючками, Крис хлопнула себя по лбу.

— Спускайся сама. Мне нужно Сашке быстро звякнуть, походи там под кленами, полюбуйся. Я через десять минут.

Лифт, гудя, увез Шанельку. А Крис, прикрыв входную дверь, встала в прихожей, разглядывая себя в зеркало и покусывая блестящие губы, прижала к щеке мобильник.

— Алло? Квартира Клименко? Тимсон, ты? Это Крис. Слушай, я насчет Димы. Угу, ладно, давай бабушку и дуй по своим делам. Татьяна Васильевна, это Кристина. Все прекрасно, да. Я вот что хотела, спросить.

Шанелька бродила внизу, у тишайших золотых кленов, шуршала ногами по чеканным листьям, таким драгоценным, что и наступать страшно. Задирала голову, становясь у ствола и просматривая через тысячи одинаковых золотых звезд сочное синее небо. И быстро оглядываясь, не видит ли кто, трогала шершавые стволы рукой, прикладывала ладонь, будто слушала кожей.

Приготовилась прогонять мысли о Диме, те, что точили ее обидой и растерянностью, ноющим недоумением, как все получилось и нужно ли делать что-то. Но вместо них думалось почему-то о маленьком смешном Раскозяе, которого она не успела провести через его неприятности, и порадовать чем-то, потому что ночью устала, свалилась спать, а еще совершенно не представляла, чем же кончится сказка. Она должна кончиться хорошо, ведь не для тоски и печали случился именно этот Раскозяй, который непонятно кто даже для самой Шанельки. Хватит печалей и в жизни, а сказки творятся, чтоб прибавить света и радости. Но одновременно сказка должна совершаться, как совершается жизнь, иначе сказочный герой умрет, не так, как умирают люди, а как литературные персонажи, так и не став настоящим. Побледнеет, высохнет и разлетится невидимой пылью, уйдя из памяти. А раз взялась, будь теперь добра, тащи на себе.

— Будь добра, — прошептала Шанелька, улыбаясь, — ну да. Именно. Будь к нему доброй. А еще, если про слова, там было другое слово. Герой. Сказочный — герой. Тоже не просто так.

Крис улыбнулась навстречу улыбке подруги. Поправила на спине рюкзачок, подхватила ту под руку.

— Приветы, — спохватилась Шанелька, подстраиваясь под уверенный шаг, — ты передала Алекзандеру приветов?

— Сто штук. Он их тут же вернул тебе обратно. С процентами.

* * *

Шанелька любила московский октябрь. Зеленую еще, сочную траву, усыпанную желтыми листьями, и то, как они ложатся на блестящие автомобили, отражаясь в цветном глянце. Сейчас, глядя в окно автобуса, она вспоминала те свои октябри, в которых уходила от людей, выискивая тихие улицы в подмосковном небольшом городе, как смеялась Крис — все ближайшие к столице города на самом деле спальные районы мегаполиса, и найти тишину оказывалось несложно, утром все ехали в центр, оставляя октябрь в его мягком осеннем одиночестве. Шанелька тогда работала дома, могла не толкаться в транспорте, так что, выходила по домашним делам, выбирая переулки и тупички, где почти никого, только она, неяркое солнце и эти вот ослепительно золотые клены, теряющие свои драгоценные листья. А еще у нее был свой личный кусочек неба. Кусище. За их улицей и парой переулков начинался огромный пустырь, отделяющий город от дач и небольшого совсем поселка. И неба на пустыре, заросшем травами, среди которых носились собаки и торчали их зевающие владельцы, было больше, чем трав, тропинок и маленьких тайных овражков с песчаными обрывчиками. Небо там было не только осенью, Шанелька ходила к нему и весной, следя, как заполняется отдыхающая земля маленькими зеленями травок. И зимой, когда закаты случались почти днем, не успеешь, уже и темнота, а успеешь, в небесах развернется грозное от огромности действо, мешая света с багровыми тучами и горами сахарных облаков. После, вернувшись домой, в Керчь, туда, где небо свободно отражалось в степи и в морской воде, Шанелька вспоминала заброшенное поле с благодарностью. Как хорошо, что прогулки к небу были так рядом с панельными многоэтажками, и как же прекрасно, что не исполнились ее страхи: не случилось ей увидеть, как просторный кусок земли, полный трав, разроют экскаваторы, готовя котлованы для новостроек.