Съевшие яблоко - [13]

А толстуха все частила и частила, не давая роздыху ни ему ни себе:

— …такой мальчик, я каждый день смотрю — сердце кровью обливается. Обязательно надо устроить в другой садик. — И снова допустила бестактность, — вы по деньгам-то потянете? — суетливо тряся головой, — ну ничего, ужмётесь. Я вот уже сорок лет работаю, такого ребенка ни разу не видела. Мы, конечно, стараемся, но у нас и детей много и поход не тот, — и шепотом добавила, — сами уж понимаете — воспитатели там лучше, в частном-то.

Денис Матвеевич прервать сбивчивый монолог не решался. Лишь изредка с пониманием кивал и поддакивал, хотя совершенно не понимал к чему она клонит.

А толстуха вдруг восторженно всплеснула руками:

— Вы знаете, что он уже пишет? — и сама себя перебила, — ну конечно знаете. И читает, и считает. Буквы выводит. Умничка! Каждый раз как Олеся дежурит, она…

Спустя секунду Денис Матвеевич понял: перепутали. Не того родителя вызвали. Но вместо того, чтобы порадоваться — отчитывать его здесь как будто не собирались — профессор снова густо и удушливо покраснел. Извечный удел интеллигентов — испытывать стыд за чужие промахи.

— Он у нас уже целые слова пишет! — и толстуха махнула рукой за спину, туда где за открытой дверью копошилась целая куча детишек, бесспорно указывая на выпачканного в краске малыша в колготках и зеленой фланелевой кофте. Тот сидел отдельно от остальных ребят, рядом с младшей нянечкой — плюгавой девушкой с торчком выбеленных волос. И увлеченно дергал ее за пальцы. Под носом у него как всегда мокро блестело.

Профессор не очень хорошо себе представлял в каком возрасте они должны начинать писать. И вполне возможно, что в три года для этого было еще рано. Но лично он никогда не замечал в Лизином брате никакой мало-мальской особенности. И, откровенно говоря, даже признаков разумного сознания в этом ребенке он не видел, сколько ни старался. И даже напротив — в глубине души, к стыду своему, он считал этого ребенка несколько… недоразвитым.

Но в садике утверждали противное.

— Мы очень стараемся, но сами понимаете… — отвлекла его от мыслей воспитательница и заискивающе посмотрела в глаза. — Вот бы в частный садик… обязательно надо в частный… дорого конечно, но ведь надо.

Денис Матвеевич, пребывавший в полной растерянности, принужденно повел плечами:

— Да-да, раз вы так советуете.

Полное щекастое лицо расплылось в улыбке и толстуха разразилась такими благодарностями, будто профессор делал некое одолжение ей лично:

— Значит вы согласны? Ой как хорошо! Вот это правильно, так и надо. Обязательно надо. — Не умолкая, она распахнула дверь на всю ширь и неестественно-высоким голосом воскликнула, — Янчик, Янчик, а посмотри кто пришел! — и поманила рукой.

Мальчик уже увлеченно писал что-то на планшетке. Морщил от усердия лоб, пыхтел, неловко удерживая палочку в пальцах. На оклик поднял голову, но с места не двинулся.

— Янычка, домой-домой, — плюгавая девушка с усталым и оттого несколько наигранным смехом потормошила ребенка, забрав у него из рук игрушку.

Тот никаких эмоций не проявил. Наоборот надулся и сжался, отчего движения его стали скованными, как у скверно сшитой тряпичной куклы. Так что Денису Матвеевичу снова послышался какой-то отголосок мысли о недоразвитости.

Не дождавшись реакции, в «радость дяде» за мальчика принялись играть взрослые. Девушка вскочила, подхватив его подмышки, поставила на ноги и взяла за ручку. Потянула к двери. Рядом с ней малыш пошел послушно и спокойно, но стоило им только выйти за дверь и приблизиться к Денису Матвеевичу, тот выдернул пальчики и стремительно спрятался за ноги белесой девушки.

Пожилая воспитательница всплеснула руками:

— Ну, Янчик, за тобой пришли. Ой, а-ли не узнал? — она рассмеялась, но вместе с тем лицо ее приняло несколько недоуменное выражение.

Мальчик напрягся и стиснул в пальчиках длинную полу халата, не глядя на Дениса Матвеевича.

Все ждали от опекуна ребенка каких-то действий, профессор чувствовал обращенные на него взгляды и через силу заставил себя принять участие в этом нелепом действе. Он подался вперед и принужденно улыбнувшись, протянул малышу руку.

Тот увидел направленный в его сторону жест. Сжался в комок и предупредительно хныкнул.

— Ну ты что, маленький. Домой пора, — девушка-воспитательница попыталась поймать его за руку, но малыш ухитрился увернуться, не выпуская при этом полу ее халата. — Не хочешь домой идти?

Денису Матвеевичу было впору провалиться сквозь землю. Он, с очевидным трудом удерживая на лице улыбку, еще раз попробовал дотянуться, но у ребенка округлились глаза, рот плаксиво скуксился, сложившись в прямоугольник и личико начало принимать багряный оттенок.

Профессор покраснел почти с той же интенсивностью. И он со сконфуженной поспешностью разогнулся.

— Ладно, пусть. Лизе скажу, — неловко кхекнул, — она заберет.

Воспитательницы недоуменно на него уставились. Кажется такому поспешному отступлению они удивились еще сильнее. Профессору отчетливо показалось, что от него ждали еще каких-то действий, но вот каких? Только после некоторой неловкой паузы женщины переглянулись, сконфуженно приняв мысль, что родитель отказывается забирать ребенка. И Олеся, снова потянув малыша за руку, повела его обратно в детскую комнату. Раз или два невольно вопросительно обернувшись.